Черти и ангелы Сергея Есенина

Литературно-критическая статья о Сергее Есенине, осмысление его душевной трагедии, феномена его прижизненной популярности и посмертной славы. Ирина Корсунская.

Официальный советский миф о Есенине был приблизительно таким: лирический самородок из крестьян не сумел до конца разобраться в преимуществах новой действительности и, вконец заблудившись в ней и любовных романах, свёл счёты с жизнью.

С другой стороны, существовала критическая оценка его жизни и творчества русским зарубежьем, в частности, Владислав Ходасевич полагал «горькой ошибкой» и «завязкой трагедии» Есенина то, что, воспевая Русь, Расею, Руссию, Инонию, даже СССР, не сумел разглядеть он за ними собственно Россию.

Теперь, с переменой общественно-исторического фона в самой России появляются возможности новых трактовок есенинской судьбы. Одним кажется, что причина его скандальной славы – в подстрекателях-инородцах, захвативших в то время государственную власть (Ст. и Сер. Куняевы), а кто-то видит главную причину внутреннего конфликта в унаследованной от предков по материнской линии шизоидной психопатии и вообще объясняет само наличие дара психоаналитически (Александр Лукьянов).

Как бы то ни было, в народе Есенина продолжают любить, и это понятно. Уже ко времени своей гибели был он одним из самых популярных и читаемых поэтов России. Объясняется это тематической и образной общедоступностью, непосредственным обращением к национальным чувствам читателя, лирической силой и песенной музыкальностью есенинского стиха, «находивших почти одинаковый отклик и у искушённых знатоков, и у обычного читателя, и даже среди преступного мира» (Б. Большун).

Прежде всего – это был звонко и узнаваемо-убедительно поставленный голос, звучащий из самых недр этнической России. Уже два первых есенинских сборника – «Радуница» и «Голубень» – неподдельно самобытны, а художественные ощущения их лирического героя вполне зрелы. Когда читаешь стихотворение, посвященное то ли некогда любимой девушке, то ли юношеской грёзе – «Зерна глаз твоих осыпались, завяли,/ Имя тонкое растаяло как звук. », – невольно приходит на память имя «Навна», персонифицированный образ Руси, созданный духовидческим воображением другого великого россиянина – Даниила Андреева. Совсем по-иному притягательны строки о той же национально-стихийной сущности: «Неизреченностью животной/ Напоены твои холмы». Да, в русской поэзии именно Есенину дано было первенство одухотворения животного мира, только он мог сказать о корове, обречённой на убой: «Снится ей белая роща/ И травяные луга». А вот ещё один образ (имаж!), оживляющий стихию древесную: «Изба-старуха челюстью порога/ Жуёт пахучий мякиш тишины». В «Преображении» явственно слышен крик о грядущей вселенской катастрофе: «Ей, Господи, Царю мой! Дьяволы на руках укачали землю». Но в знаменитом цикле «Инония» уже у самого Есенина прорвётся космическое богохульство и прозвучат исполненные разрушительного смысла пророчества. Всё это шло вперемешку с явными поползновениями осмыслить своё место среди «вселенского братства людей» («Иорданская голубица»). Потом снова будут и будут метания – от чисто религиозных прорывов души до полного нигилизма. А последние строки «Сельского часослова» знаменательны судорожной попыткой как-то примирить старое и вечное с новым:

Кто-то учит нас и просит

Постигать и мерить.

Не губить пришли мы в мире,

А любить и верить!

Наконец, в 1920 году «последний поэт деревни», оглянувшись на пройденное, как бы ещё раз спохватывается:

Где ты, где, моя тихая радость,

Всё любя, ничего не желать?

И как тут не вспомнить, что в 1915 году, ещё в «Радунице», тогдашний есенинский взрыв навстречу родной природе пронзило такое вот предчувствие:

Всё встречаю, всё приемлю,

Рад и счастлив душу вынуть.

Я пришёл на эту землю,

Чтоб скорей её покинуть.

Говоря о поэте как о «существе бессознательном», обыкновенно забывают о нюансах. Эти известные слова А. Франса, сказанные применительно к П. Верлену, вернее всего относить к сфере интуитивного творческого процесса. Однако нельзя бессознательно (подсознательно или несознательно) воспринимать «заботы суетного света». А уж как к ним относиться – ревностно принимать участие или по возможности отлынивать, в глазах толпы слывя гордым изгнанником, а то и просто мизантропом, – дело его ума и совести.

Девятнадцатилетний Сергей Есенин (выходец из с. Константиново Рязанской губ.) по прибытии в Санкт-Петербург в 1915 году рядится в эстрадно-маскарадный костюм «пейзанина», используя это для вполне сознательных, практических целей. Между тем, простачком он к тому времени отнюдь не был: окончил две школы – земскую и учительскую – и некоторое время проучился в московском частном университете. В дальнейшем, уже отбросив амплуа «рязанского Леля», в период дружбы с Мариенгофом и принадлежности к «Ордену имажинистов», а в особенности в зарубежных поездках, он с таким же тщанием будет копировать «всю несложную мудрость внешнего дендизма» (С. Городецкий). Наконец, нежной душой его завладевает настоящий демон погони за славой и саморекламной шумихи. Есенин начинает навязчиво примерять на себя одеяния первого поэта России (в последние годы он буквально появлялся в цилиндре и пелерине а-ля Пушкин). Со славолюбием во многом связаны и две последние его женитьбы – на знаменитой «босоножке» Айседоре Дункан и внучке первого русского классика Софье Толстой (всё это подтверждено документально во многих отзывах современников). Результат известен: в Европе и Америке без конца скандалившего Есенина воспринимали как экзотического молодого мужа стареющей танцовщицы, а общий кров с Толстой оказался домом-музеем её великого деда.

Как-то однажды сам Есенин назвал себя «божьей дудкой». Но мелодичность инструмента лирической музы до смешного не гармонирует со звуком фанфар и звоном литавр, Есенину же последние катастрофически не давали покоя. Вот тут-то, на мой взгляд, и следует искать начало сугубо человеческой трагедии большого поэта. Трагедии несоответствия, когда бессознательное, как умеет, бунтует, а гибнущая Совесть последними усилиями восстаёт против засилья гордыни. Когда изначальная сущность Поэта смертельным рывком пытается сбросить с себя проклятье запутавшейся личности. Тогда начинается агония.

Скандалы и постоянные попойки, общество друзей-прилипал, подстрекавших больное самолюбие поэта, а часто и обиравших его, резко меняют смысловой вектор тематики лирических откровений, сказываются на окраске стиховой ткани и уровне самого мирочувствия. Основательно заявленный в «Ключах Марии» (1918 г.) манифест преображения мира посредством образов, в сущности, дал не так уж много реальных всходов. Конечно же, Есенин «Сорокоуста» одновременно трогателен и мощен, воспевая «красногривого жеребёнка». Но наличие эпатирующих мест (мы всё ещё пользуемся советскими купированными изданиями, а ведь поклонницы поэта плакали, закрывая лицо руками, когда он публике с эстрады предлагал «пососать у мерина») и невольное ритмическое равнение на «певца революции» Маяковского – выдают состояние внутренней неуверенности, а временами и паники, охватившей поэта, уже неспособности оставаться на собственных сваях, укоренённых в провозглашенную пару лет назад традицию. Так схватка города и деревни начинает ощупывать его певческое горло:

О, электрический восход,

Ремней и труб глухая хватка,

Се изб бревенчатый живот

Трясёт стальная лихорадка!

Уже в «Исповеди хулигана» намечается нечто симптоматическое для Есенина последующей поры. Если настроения ранних его стихотворений, по выражению Э. Германа, отмечены «бесполой отроческой духовностью», то теперь Есенин весь погрузился в стихию чувства – это наиболее любимый почитателями Есенин «Москвы кабацкой» и почти всей последующей лирики. Собственно, весь, за небольшими исключениями, период 1921–25 годов пронизан угаром буйной русской цыганщины, включая «чувственную вьюгу» незабвенной «Любви хулигана». Ещё в 1921 году устами его Пугачёва был пропет этот, ставший главным, есенинский мотив: «Неужель под душой так же падают, как под ношей?» Он-то теперь, варьируясь, и будет сопровождать поэта до самой смерти: «. душа проходит», «. вся в крови душа», «Как будто дождик моросит/ С души немного омертвелой». А наивысший метафизический резон этой пьяной бравады сегодня очень лихо звучит в одной из популярных песен А. Малинина:

Но коль черти в душе гнездились –

Значит, ангелы жили в ней.

И сие бесспорно. Однако ещё вернее признание самого Есенина в одном из последних стихотворений:

Если тронуть страсти в человеке,

То, конечно, правды не найдёшь.

Конечно, с исторической ретроспективы многое можно поставить в упрёк Сергею Есенину. Например, то, что, обуянный лихорадкой первенства, всё же пошёл на компромисс с властями предержащими, уже зная им цену и здорово их ругая в состоянии подпития. Ведь с одной стороны «Страна негодяев» (которую мы, кстати, знаем опять же с купюрами), с другой – «Русь уходящая», «Капитан земли», отрывок «Ленин» из неосуществлённой поэмы или совершенно провальные «Стансы», посвящённые Есениным одному из своих партийных патронов П. Чагину. И совсем уже дико сегодня звучит его неоправданно пренебрежительный тон по отношению к поэтическому собрату и бывшему своему наставнику – великому русскому поэту Николаю Клюеву («На Кавказе»).

Но заблудший талант отличает от амбициозной посредственности не только художественное мастерство. Способность если уж не подняться над собственной суетностью и немощью, то хотя бы с самоубийственным бесстрашием поглядеть Двойнику в лицо, узнать его и гениально назвать. Так в навязчивых галлюцинациях последних лет Есенин создаёт «Чёрного человека» – трагический диалог распадающейся души с неумолимым её судьей по имени Совесть. Правда, лирический герой последнюю воспринимает к себе враждебно, но это понятно: он сознаёт, что кошмарный этот гость есть чёрный предвестник смерти.

«Образ Есенина двоится, – справедливо отмечал в свое время литературовед и критик А. Воронский. – Два человека вели в нём тяжкую, глухую и постоянную тяжбу. В борьбе этих двух душ в себе пал Есенин». Со смертью Есенина начинается эпоха его – вначале полузапретной, а после полумифической – посмертной славы, славы всенародного поэта. А что было бы, не приложи он к этому максимум прижизненных усилий? Кто знает, быть может, и на его посмертие наложилось бы то длительное полузабвение, коим были отмечены уничтоженные в период сталинских репрессий и при жизни куда менее честолюбивые С. Клычков и Н. Клюев.

Однако сами обстоятельства гибели Есенина до сих пор остаются до конца нераскрытыми. Вот уже второе десятилетие бытует гипотеза о насильственной смерти поэта, противоречащая первоначальной версии о его самоубийстве. Сторонники её (В. Кузнецов, Ст. Куняев, Э. Хлысталов, Л. Занковская и др.) выдвигают различных организаторов убийства – Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев. Убедительными, конечно, выглядят доводы профессионального следователя Эдуарда Хлысталова в очерке «Как убили Есенина», однако мало что добавляют к литературно-философской оценке самого поэта (о чём у нас речь). Подстрекательства и провокации пьяных есенинских скандалов со стороны ГПУ (в последние годы постоянно за Есениным следившим) вполне возможны; вероятно и то, что сам он мог встать поперёк горла одному из партийно-государственных аппаратчиков. А вот объявлять Есенина чуть ли не сознательным борцом с советской властью представляется несколько надуманным. Известно ведь покровительственное к нему отношение Луначарского, да и самого Троцкого, его дружба с коммунистами А. Берзинь, Вардиным, Чагиным. А разве сам Есенин не заявлял в 1924 г.: «Теперь в Советской стороне/ Я самый яростный попутчик»?

Но в каких бы доблестях и грехах ни признавался сам Есенин, какую бы смерть ни принял и как бы ни передёргивались его «черти» и «ангелы» поклонниками и неприятелями в зависимости от сегодняшней конъюнктуры, бесспорно то, что для России он остаётся фигурой знаковой. Потому что отразил в зеркале своей души всю её самородную непредсказуемость. За что и заплатил ранней смертью.

• © Ирина Корсунская :
• Литературоведение
• Читателей: 3 685
• Комментариев: 3
• 2012-02-14

Литературно-критическая статья о Сергее Есенине, осмысление его душевной трагедии, феномена его прижизненной популярности и посмертной славы. Ирина Корсунская.

Краткое описание и ключевые слова для: Черти и ангелы Сергея Есенина