Есть ложь и лесть.
Пускай меня бранят за стансы —
В них правда есть.
Готов был сгибнуть, обнимая
Начертил пожаром грань.
Я пришел к твоей вечерне,
Но глаза синее дня.
Знаю, мать-земля черница,
Все мы тесная родня.
Под лазоревым крылом.
Но сзовет нас из псалтыри
Заревой заре псалом.
К правде сошьего креста
Светом книги голубиной
Напоить свои уста.
Как мой брат погибает родной.
И стараюсь я всех ненавидеть,
Кто враждует с его тишиной.
Пашет твердую землю сохой,
И послушай ты песни про горе,
Что поет он, идя бороздой.
Ко страдальцу сохи с бороной?
Видишь гибель ты сам неизбежной,
А проходишь его стороной.
Залитою вином, и с нуждой!
Иль не слышишь, он плачется долей
В своей песне, идя бороздой?
У порога в дежке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз.
В печке нитки попелиц,
А на лавке за солонкою —
Шелуха сырых яиц.
Ты махни мне веселой рукой.
У осеннего месяца тоже
Свет ласкающий, тихий такой.
В первый раз от прохлады согрет,
И опять и живу и надеюсь
На любовь, которой уж нет.
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.
Как много изменилось там,
В их бедном неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.
Блестит на крапиве.
Я стою у дороги,
Прислонившись к иве.
Прямо на нашу крышу.
Где-то песнь соловья
Вдалеке я слышу.
Гревший спину под бугром?
Синий, синий мой цветок,
Где ты, где ты, отчий дом?
Там стада стерег пастух,
И светились из воды
Три далекие звезды.
За рекой поет петух.
Хаты — в ризах образа.
Не видать конца и края —
Только синь сосет глаза.
Я смотрю твои поля.
А у низеньких околиц
Звонно чахнут тополя.
Ты не можешь, памятью простыв,
Позабыть о ласковом урусе
И глазах задумчиво простых.
Голубая родина Фирдуси.
Розы, как светильники, горят
И опять мне о далеком крае
Свежестью упругой говорят.
Хороша ты, Персия, я знаю.
Отчетлив стук подкованных копыт,
Трава поблекшая в расстеленные полы
Сбирает медь с обветренных ракит.
Сырой туман, курчаво свившись в мох,
И вечер, свесившись над речкою, полощет
Водою белой пальцы синих ног.
Роняй холодные лучи.
Ведь за кладбищенской оградой
Живое сердце не стучит.
И наполняешь тишь полей
Такой рыдалистою дрожью
Часто плачет вьюга
За твоей стеной
Жалобы на бедность,
Песни звук глухой.
По фамилии Кулак,
Попечитель нашей школы,
По прозванию дурак.
Кто-то помолился: «Господи Исусе».
Над резным окошком занавес багряный.
Где-то мышь скребется в затворенной клети
Бегут равнины и кусты.
Опять часовни на дороге
И поминальные кресты.
От овсяного ветерка,
И на известку колоколен
Невольно крестится рука.
Степной тропой к монастырям;
Сухой кошель из хворостинок
Повешу за плечи к кудрям.
Родная Русь, я по росе
И в счастье ближнего поверить
На взбороненной полосе.
Осенний светлый храм!
Гусей крикливых стая
Несется к облакам.
С озер поднявшись сонных,
Летит в небесный сад.
Не каждому дано яблоком
Падать к чужим ногам.
Которой исповедуется хулиган.
Рыбаку — чтоб с рыбой невода,
Пахарю — чтоб плуг его и кляча
Доставали хлеба на года.
Из кувшинок также можно пить —
Там, где омут розовых туманов
Не устанет берег золотить.
Звонкий месяц над синью холмов.
Расплескалася пегая мгла,
Вижу свет голубого крыла.
Отчий дом под кустами стремнин.
И обветренный легким дождем,
Конским потом запах чернозем.
Выпивали под окнами квасу,
У церквей пред затворами древними
Поклонялись пречистому Спасу.
Пели стих о сладчайшем Исусе.
Мимо клячи с поклажею топали,
Подпевали горластые гуси.
Свет луны во все концы.
Вот опять вдруг зарыдали
Да любимая навек,
По которой ездил много
Всякий русский человек.
Вечно странствующий странник.
Об ушедшем над прудом
Пусть тоскует конопляник.
Обо мне поют крапивой, —
Брызжет полночью дуга,
Тих мой край после бурь, после гроз,
И душа моя — поле безбрежное —
Дышит запахом меда и роз.
Но того, что прошло, не кляну.
Словно тройка коней оголтелая
Прокатилась во всю страну.
И тоска бесконечных равнин,-
Вот что видел я в резвую юность,
Что, любя, проклинал не один.
И тележная песня колес.
Ни за что не хотел я теперь бы,
Чтоб мне слушать ее привелось.
Питомцы ленинской победы,
Как нас учили бабушки и деды.
Какой раскол в стране,
Какая грусть в кипении веселом!
Знать, оттого так хочется и мне,
Бежать за комсомолом.
И свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая
Не вольет мне в грудь мою теплынь.
И, пожалуй, всякого спроси —
Радуясь, свирепствуя и мучась,
Хорошо живется на Руси.
И для ваших ножек,
Говорят, заводит он
Род каких-то дрожек.
Нам приходит не легко;
Ох! на дрожках далеко
Вам уехать можно.
Напевала нам старая мать,
Не жалея о сгибшей надежде,
Я сумею тебе подпевать.
Потому и волнуй и тревожь,
Будто я из родимого дома
Слышу в голосе нежную дрожь.
Головками склоняясь ниже,
Что я навеки не увижу
Ее лицо и отчий край.
Я видел их и видел землю,
И эту гробовую дрожь
Как ласку новую приемлю.
Звонким смехом далеких лет.
Отцвела моя белая липа,
Отзвенел соловьиный рассвет.
Много в сердце теснилось чувств,
А теперь даже нежное слово
Горьким плодом срывается с уст.
В лайковой перчатке смуглая рука.
Далеко сияют розовые степи,
Широко синеет тихая река.
Только б слушать песни — сердцем подпевать,