ЕСЕНИН И СЕРГЕЙ НИКОНЕНКО

Через арку высокого дореволюционного дома входишь не во двор, а в заповедник. Прямо — дом Андрея Белого, чуть правее — Пушкина, дальше, приезжая в Москву, останавливался Александр Блок. Неподалеку квартиры Мариэтты Шагинян и Булата Окуджавы.

Само же здание с аркой в Сивцевом Вражке знакомо с двумя известными личностями. Здесь часто бывал поэт Сергей Александрович Есенин, и здесь родился и вырос актер Сергей Петрович Никоненко.

Сергей Петрович открывает мне дверь. Тут он совсем и не актер. Тут он (по совместительству) — музейный работник. В старом доме близ Арбата уже несколько лет действует Есенинский культурный центр.

С незапамятных времен здесь была коммунальная квартира. К 1995 году она превратилась просто в руины. Даже бомжи, прожив год, отсюда ушли. Ремонт начался лишь потому, что Никоненко, совершенно случайно, по воспоминаниям Изрядновой, первой жены Есенина, установил, что Анна Романовна прожила здесь двадцать пять лет. Здесь вырос и был арестован сын поэта Георгий, сам Есенин часто приходил сюда навестить первенца и помочь деньгами жене.

Входим в первую комнату центра-музея. Прямо — скульптурный портрет Есенина, налево, в углу — бюст Клюева.

— Не хватает бюста третьего поэта — Пушкина, как вершины, к которой в конце жизни стремился Есенин, — говорит Никоненко.

Под портретом Есенина надпись «рукой поэта»: «Слишком я любил на этом свете всё, что душу облекает в плоть».

— Ну, это я уже почерком под Есенина выводил буковки. Я неплохо умею подделывать… В детстве подделывал подписи учителей в дневниках… И вот к чему оно приводит подчас! Пригодилось!

В уголке Клюева, «духовного отца» Есенина, висят две картины. На одной — что-то полуабстракционистское — темные, полузаросшие северные болота, о которых так много писал Клюев…

— …И за которые его поругивал Сергей Есенин, говорил: «Погряз ты в своих болотах». К этому рисунку рука человека не прикасалась — это кусок бересты!

— А дальше Есенин поехал в Москву, — говорит Никоненко. — Поехали!

Обход квартиры — целое путешествие. Первая комната посвящена Рязани, другая — Москве, третья — Петербургу. Местам, где подолгу жил поэт.

У стены в московском зале примостилась витрина с тремя пожелтевшими от древности бумажками. В графе «подпись заключенного» мелкими буквами написано: «Сергей Есенин». Его и еще трех поэтов в 1923-м году арестовали и обвинили в антисемитизме, но очень скоро, видимо, при содействии Троцкого, выпустили.

Следующий этап нашего путешествия посвящен Анне Романовне Изрядновой. Пройдя по коридору, мы заходим в небольшую комнатку. Кровать, стол, диван. Ближе к двери — этажерка, комод, шкаф. Посередине — круглый деревянный стул.

— Этот стул, возможно, из школы, где учился Есенин, из Спас-Клепиков. Сидели на нем, наверное, учителя. Там даже ять еще на бирочке выбита. Ну, может быть, на нем сидел и Сергей Александрович Есенин. Это истопник, когда школу закрыли, принес два стула домой. Один, говорит, сломался, другой мы забросили на чердак. Давай, слазим, говорю! И вот там-то среди мусора я и нашел вот этот стул.

Снимая со стены слой за слоем старые обои, Сергей Петрович дошел до тех, что были наклеены на газете 1911 года. Следующие же появились лишь в тридцатых годах. По тому клочку обои сумели восстановить и по спецзаказу Никоненко сделали на фабрике несколько рулонов. Так что синие в полоску стены комнаты — исторически достоверные.

На столе разложены личные вещи Анны Романовны: книжка «История профессионального движения рабочих печатного дела в Москве», головной убор — черная бархатная шапочка, собственноручно ею сшитая (у дивана притаилась швейная машинка «Зингер»), бусы, рубашка и кофточка…

— И вот еще любопытная книжка — Пушкин.

Под оглавлением детским почерком выведено: «Читал Юрий Изряднов и Женя Д.». Женя — Евгений Долматовский, учившийся с Георгием (Юрием) Есениным в одном классе.

Чтобы поразить меня мистикой, которая окружает квартиру, Никоненко вручает мне набор открыток о Константиново, запрещая пока открывать их, а сам достает с углового шкафчика стеклянную керосиновую лампу.

— Видите, лампа. Я на дачу попросил привезти машину песка, договорился с работягами. Привезли, ссыпали… и в песке — склянка. Я оттуда вынимаю — в совершенно нормальном состоянии такая вот красивая лампа. Я к ней нашел футляр… И вот, открывайте.

На открытке, на снимке есенинского дома, видна на столе такая же стеклянная керосиновая лампа.

— В селе Константиново такая лампа, и мне пришла такая лампа.

— И как же это получается?

— Ну как? Воспринимаю, как указующий перст: «Правильно. Ты на правильном пути. Продолжай. » Ну как мне реагировать?

Потом передо мной появляется есенинский бокал. Узенький, маленький. «Есенин любил этот бокал и пил всегда из него. Бокал стоял в угловой стеклянной горке в комнате Дункан и Есенина. Принес я его осенью 21-го. Есенин пил из него все эти годы: 21-й, 22-ой, 23-й…» — писал Шнейдер, директор школы-студии Айседоры Дункан.

— Я попробовал из него выпить — налитого хватает только на один глоток. Не случайно он полюбил этот бокал. Ну что я выпил? Сок!

— А мебель эта принадлежала Изрядновой?

— Ну как вам сказать? Этот дом чем примечателен? Здесь жила не только Анна Романовна Изряднова, здесь практически во всех квартирах жили сотрудники типографии Сытина. И Есенин приходил сюда не только к Анне Романовне, он приходил сюда еще и в 21-ю квартиру. Этажерка — оттуда. Кровать, конечно, из комиссионного магазина. Но кровать начала века, совершенно уникальная. Вы посмотрите: все эти железочки, цветочки — модерн. Недорогой, конечно, но модерн. Для среднего сословия.

Следующая комната разительно отличается от предыдущей.

— Вопиющая роскошь! — говорит Сергей Петрович.

Обитые тканью диваны и кресла. Те, что с бронзовыми украшениями — появились на свет до 1825 года. Те, что без бронзы — до 1840-го. В углу огромные и, главное, действующие часы екатерининского времени. Такая обстановка была в домах Петербурга, где читал стихи начинающий поэт — в квартире Гиппиус и Мережковского, у Гумилева и Ахматовой.

На кресле элегантно лежит лакированная трость.

— Есть вещи, достоверно принадлежавшие Есенину, а есть — с легендами. Никакого подтверждения никто дать не может. Легенда этой тросточки такая: будто бы один пролеткультовский писатель однажды заявил, что до 1917 года никакой культуры у нас не было, что вся культура «начинается с нас»… И Есенин схватил трость Кусикова, и этой тростью будто бы этого пролетарского писателя огрел, выгоняя его из «Стойла Пегаса». А потом Кусиков подружился с этим писателем и вспомнил случай: «А этой тростью тебя в писатели крестил Сергей Александрович Есенин. На, возьми на память. Небось, помнишь, как по горбу гуляла». Правда ли это?

На серебряном подносе и на вилке выгравированы надписи «Астория, Санкт-Петербург».

— А «Англетер» был филиалом «Астории»! И посуда там была такая же. И посуда эта могла быть в пятом номере! Я вообще думаю, что эта посуда из пятого номера, — с вызовом говорит Сергей Петрович. — Попробуйте доказать обратное! Это будет очень сложно.

Наконец, последние приобретения Есенинского центра — шляпа-котелок поэта и белая перчатка. Про перчатку тоже есть целая история. Однажды Есенин пришел в гости читать стихи и эту перчатку там забыл. Хозяева спрятали её до следующего прихода. Но он состоялся лишь через несколько месяцев. Вновь пришедший Есенин опять читал стихи. И на словах: «В лайковой перчатке смуглая рука» сын хозяев, четырнадцатилетний мальчик, засмеялся. И объяснил: «Это потому, что вы забыли у нас перчатку. Иначе было бы «В лайковых перчатках смуглые руки». Есенин улыбнулся и вспомнил, что парную перчатку он, потеряв первую, выкинул. Оставшуюся же подарил на память этому мальчику.

Последний пункт нашего маршрута — кухня. Печка, выложенная белым кафелем, здесь главная достопримечательность. «Растопи плиту, мне нужно срочно кое-что сжечь!» — не раз говорил, приходя к жене, Есенин. А потом укорял Анну Романовну за то, что она не спасла рукописи.

Сергей Петрович родился и провел детство в этом доме. Его семья поселилась тут в 1928 году. Так что и его родители, и он сам вполне могли сталкиваться с Анной Романовной. Но всё-таки её не знали.

— Она очень тихо жила. Тем более что в 37-м сына (ему не было еще 23 лет) расстреляли, и она ждала, когда её саму в лагеря отправят. В 1938-39 годах временно прописана была и жила в этой же комнате мать Есенина Татьяна Федоровна. Я склонен думать, что она приезжала сюда, чтобы как-то морально поддержать Анну Романовну.

— А какие у вас отношения с московским музеем Есенина?

— Нормальные. С директором хорошие отношения. Ну почему конкуренты? Одно дело-то делаем. Ну вы же видите, что в таком уголке Арбата и не быть Есенинскому центру?! Но я не хочу открывать здесь постоянно действующий музей. Я же не могу содержать штат. Есть музеи, которые работают по заявкам. Вот и я хочу так же работать.

• << Назад
• Вперёд

Комментарии

Добавить комментарий

Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.