Какие стихи заставили вас рыдать?

Смотрите также

Ответы ( 59 ):

Где златятся рогожи в ряд,

Рыжих семерых щенят.

И струился снежок подталый

Под теплым ее животом.

Вышел хозяин хмурый,

Семерых всех поклал в мешок.

Поспевая за ним бежать…

И так долго, долго дрожала

Воды незамерзшей гладь.

Слизывая пот с боков,

Показался ей месяц над хатой

Одним из ее щенков.

Глядела она, скуля,

А месяц скользил тонкий

И скрылся за холм в полях.

Когда бросят ей камень в смех,

Покатились глаза собачьи

Золотыми звездами в снег.

Лохматую рыжую спину:

— Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,

Но все же тебя я покину.

И скрылся под гулким навесом,

Где пестрый людской муравейник

Вливался в вагоны экспресса.

И лишь за знакомой спиною

Следили два карие глаза

С почти человечьей тоскою.

Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?

Эх, будь ты хорошей породы.

А то ведь простая дворняга!

Взревел паровоз что есть мочи,

На месте, как бык, потоптался

И ринулся в непогодь ночи.

Курили, смеялись, дремали.

Тут, видно, о рыжей дворняге

Не думали, не вспоминали.

По шпалам, из сил выбиваясь,

За красным мелькающим светом

Собака бежит задыхаясь!

В кровь лапы о камни разбиты,

Что выпрыгнуть сердце готово

Наружу из пасти раскрытой!

Вдруг разом оставили тело,

И, стукнувшись лбом о перила,

Собака под мост полетела.

Старик! Ты не знаешь природы:

Ведь может быть тело дворняги,

А сердце — чистейшей породы!

«Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?

Я саблей добуду для крали своей

И светлых цехинов, и звонких рублей!»

Девчина в ответ, заплетая косу:

«Про то мне ворожка гадала в лесу.

Пророчит она: мне полюбится тот,

Кто матери сердце мне в дар принесет.

Не надо цехинов, не надо рублей,

Дай сердце мне матери старой твоей.

Я пепел его настою на хмелю,

Настоя напьюсь — и тебя полюблю!»

Казак с того дня замолчал, захмурел,

Борща не хлебал, саламаты не ел.

Клинком разрубил он у матери грудь

И с ношей заветной отправился в путь:

Он сердце ее на цветном рушнике

Коханой приносит в косматой руке.

В пути у него помутилось в глазах,

Всходя на крылечко, споткнулся казак.

И матери сердце, упав на порог,

Спросило его: «Не ушибся, сынок?»

Замерзающий плакал котенок,

Умудренный не по годам,

Рыл он снег серебристый под кленом.

Навсегда я останусь с тобой,

Я спасу нас обоих от стужи,

Потому что под этой луной

Мне никто больше в мире не нужен,

Там тепло, отогреются лапки,

Мимо быстро прошел человек,

В зимней куртке и в пуховой шапке.

Будет солнце сиять над землей,

И никто никогда не поймет,

Что пришлось пережить нам с тобой.

Что в кровь изодрались лапки,

Я не выдохся, просто устал,

Ничего, нам помогут боги,

Есть такие кошачьи боги.

Даже ветер в долине стих,

Слушал сказ малыша у дороги.

Вспоминая о солнечном лете,

Он, безумец, еще не знал,

Что остался один на свете.

Еще теплое тело лежало,

А из глаз, по мохнатой щеке,

Золотая слезинка бежала.

Все равно ей уже не поможешь,

Будет лучше тебе поспать,

О нее погреться ты сможешь,

Он не сдастся теперь холодам

И упрямо во мглу твердит,

Я тебя никому не отдам.

Находясь в поддельном раю,

У котенка глаза блестят,

Он закончил работу свою,

Подошел туда, где трупик лежал

И почти как человек,

Он на ушко ей прошептал-

Я тебя никому не отдам,

Я у клена, под снежной горой,

Нам построил постельку, мам,

А потом закопался сам,

Колыбельную пел мороз,

Но ее не услышать вам,

Кто любовью всю жизнь живет,

Забывая о бедах своих,

Только верность в крови несет,

Он за ближнего душу отдал,

До последнего мига, в бреду,

Он за шею ее обнимал.

Кто в спину шепчет:"Тварей развели!"

И радостно ладони потирает,

Узнав о смерти маленькой души.

Бредущую по улице одну.

И кто готов бросаться сразу в драку,

Собачника увидев за версту.

Как на душе становится тепло,

Когда твой верный пес тебя встречает,

Хозяина увидев сквозь окно!

Прохладным носом тычется в пальто,

И полной грудью запах твой вдыхает-

Скажите, кто вернее будет, кто!?

Лохматые вместилища любви.

Друг друга мы порой, увы, не слышим,

Нас лучше, чище делают они!

В руках несет завязанный кулек.

Ей легче на душе, когда поесть с отрадой

Бежит к подъезду брошенный щенок.

К котлетам яду щедрою рукой,

И горя человеческого выпить

Торопится за пёсий упокой!

Не дай нам, бог, с такими встать в ряды,

Не дай им, бог, хорошими казаться,

Собаку от таких убереги.

Я один, а вокруг мир огромный.

Мир жестокий и злой и холодный.

Я устал, я замёрз, я голодный.

Шерсть свалялась и хлюпает носик.

Одинокий, трясущийся пёсик.

Пробиваясь сквозь странных жестоких людей…

Доглодает охапку безвкусных костей…

И приляжет на землю среди суеты.

И совсем неприметный, заброшенный пёс…

Только соткано сердце его всё из слез,

Одиночества нить пролегла по судьбе…

Он лежал, задыхался в пыли городской…

Он такой беспородный, дворняга простой,

Первый раз осознал, что такое жара.

В тот момент, когда ты пил мохито со льдом…

Он отчаялся вовсе найти их потом,

Когда ты принимал освежающий душ.

Ты под музыку едешь в прохладном авто,

И его не заметит наверно никто,

Он лежит, еле дышит, уже не встаёт…

Он покорно лежит, ждет, не зная чего…

Ты проходишь как прежде, всё мимо него…

И спасаясь от города, ловишь такси…

И завидует каплям в бутылке с водой,

Он по разные стороны жизни с тобой…

И он молится молча: «налей… ну, налей…»

Человек повернулся к собаке и сел…

Пёс в ответ, в благодарность чуть-чуть захрипел…

И поднялся на лапы бессильные вдруг…

Серебристо-холодные капли воды…

Почему это сделал, скажи мне не ты?

Неужели и, правда, тебе наплевать?

Он грузный, неуклюжий,

Громадный клюв как ятаган,

И зоб — тугой как барабан,

Набитый впрок на ужин.

В гнезде птенцы галдят,

Ныряет мама в озерке,

А он стоит невдалеке,

Как сторож и солдат.

И, сунув шейки, как в трубу,

Птенцы в его зобу

Хватают жадно, кто быстрей,

Все суше и мрачнее.

Стоит безбожная жара,

И даже кончики пера

Черны от суховея.

Жара — хоть не дыши!

Как хищный беркут над землей,

Парит тяжелый зной.

Один засохший ил.

Воды ни капли, ни глотка.

Ну хоть бы лужица пока!

Ну хоть бы дождь полил!

Они как будто тают.

Чуть только лапами дрожат

Да клювы раскрывают.

Но позже, не сейчас.-

Птенцы ж глазами просят:- Пить!

Им не дождаться, не дожить!

Ведь дорог каждый час!

Как радость, настоящее.

Оно в груди отца, вот здесь!

Живое и горящее.

Не чудом, не водой живой,

А выше, чем живой водой,

Своей живою кровью.

Глазами мир обвел,

И клювом грудь себе вспорол,

А клюв как ятаган!

Доплыв до высшей цели.

Светлели детские глаза,

Он грузный, неуклюжий,

Громадный клюв как ятаган,

И зоб — тугой как барабан,

Набитый впрок на ужин.

— Снимите шапки перед ним,

Перед зобастым и смешным,

Но — не хорошо. Недалеко.

Это вам запомнится легко.

Океан стараясь превозмочь.

Тыща лощадей топталась день и ночь.

Счастья все ж они не принесли.

Далеко-далёко от земли.

Лошади поплыли просто так.

Нету мест на лодках и плотах?

В море в синем остров плыл гнедой.

Океан казался им рекой.

На исходе лошадиных сил

Тем, кто в океане их топил.

Все на дно покуда не пошли.

Рыжих, не увидевших земли.

Это вам запомнится легко.

эту фразу прям хорошо помню.

учила даже вроде его,когда в колледже училась..хорошее стихотворение.

В нашем жизненном трудном споре.

Все свое у тебя, у меня все свое,

И улыбки свои, и горе.

Мы премудры: мы выход в конфликтах нашли

И, вчерашнего дня не жалея,

Вдруг решили и новой дорогой пошли,

Ты своею пошла, я — своею.

Все привольно теперь: и дела, и житье,

И хорошие люди встречаются.

Друг без друга у нас получается все.

Только счастья не получается.

Любишь только меня.

Ты меня не забудешь

До последнего дня.

Шла за ним от венца.

Но лицо ты склонила —

Он не видел лица.

Но не девушка ль ты?

Сколько в каждом движенье

Но один только раз

Так застенчиво светит

Нежность любящих глаз.

Что ему ты чужда.

Ты меня не забудешь

Умер вчера сероглазый король.

Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:

Тело у старого дуба нашли.

За ночь одну она стала седой».

И на работу ночную ушел.

В серые глазки ее погляжу.

«Нет на земле твоего короля. »

Холодный зимний день, а на ладошках

Свернулся маленький комочек…

Котёнок… просто маленькая кошка…

Любимая и ласковая очень.

Мурлыкала тому, кого любила,

Кому доверилась, кто подарил ей ласку,

С кем одиночество и боль обид забыла.

Такую тёплую, пушистую, родную.

Он знал, что за неё теперь в ответе…

Он приручил её… Он полюбил такую.

Безумно радовался белым хлопьям снега.

Он знал, что тёплые ладони

Всегда спасут от холода и ветра.

То нужно лишь позвать Его, мяукнув…

Котёнок знал, что не посмотрят строго

Его глаза на преданного друга.

Котёнок ждал Его в пустой квартире,

И час за часом отмерял привычно,

И как обычно думал «не забыл ли?»

Но что-то в них не так… не то во взгляде…

И глянув на неё, Он осторожно

С ладошек отпустил… котёнка… рядом…

Он предал… Он забыл… нашел другую…

Он смел убить её надежду,

Прогнать её… любимую, родную…

Бежал по снегу что есть силы.

И звал его к себе вечерний город

Забыть о том, что и его забыли.

Предательски кололся, обжигая лапки.

И знал котёнок, что уже ни в чём нет смысла,

Что никогда не будет всё в порядке.

Упал в холодные объятья белой вьюги,

Не чувствуя смертельного мороза…

Все мысли были о любимом друге.

И стало так тепло, как раньше на ладошке…

Теперь он с тем, о ком все его мысли…

Уснул котёнок… просто маленькая кошка…

а мы спокойно спим,

не замечая этот страшный час.

Уходят матери от нас не сразу,

нам это только кажется, что сразу.

Они уходят медленно и странно

шагами маленькими по ступеням лет.

Вдруг спохватившись нервно в кой-то год,

им отмечаем шумно дни рожденья,

но это запоздалое раденье

ни наши души не спасет.

Все удаляются они,

очнувшись ото сна,

но руки вдруг о воздух ударяются —

в нем выросла стеклянная стена!

Пробил страшный час.

Глядим мы со слезами потаенными,

как тихими суровыми колоннами

уходят наши матери от нас.

И когда ты ему в ответ: "Без тебя не жить".

И потом выбегать на разреженный холод лестниц,

И давиться от слёз, и до боли в горле курить, —

Осознать болезненно: он — навсегда твой мир,

Он навеки тот, с кем так хочется просыпаться,

Он — твой Маленький принц, твой Ромео, твой Ричард Гир.

И ночами курить, выдыхая дым в пустоту,

Отмечать красным маркером в календаре недели,

Отмеряя, за сколько можно убить мечту.

И обкусывать губы, лишь бы не крикнуть имя —

Так живём мы от ранней весны и до поздней осени,

Лучших мальчиков честно пытаясь забыть с другими.

А нынче — все косится в сторону!

Вчера еще до птиц сидел, —

Все жаворонки нынче — вороны!

Живой, а я остолбенелая.

О вопль женщин всех времен:

"Мой милый, что тебе я сделала?!"

Вода, — в крови, в слезах умылася!

Не мать, а мачеха — Любовь:

Не ждите ни суда, ни милости.

Уводит их дорога белая.

И стон стоит вдоль всей земли:

"Мой милый, что тебе я сделала?"

Равнял с Китайскою державою!

Враз обе рученьки разжал, —

Жизнь выпала — копейкой ржавою!

Стою — немилая, несмелая.

Я и аду тебе скажу:

"Мой милый, что тебе я сделала?"

"За что, за что терплю и бедствую?"

Другую целовать", — ответствуют.

Сам бросил — в степь заледенелую!

Вот, что ты, милый, сделал мне!

Мой милый, что тебе — я сделала?

Вновь зрячая — уж не любовница!

Где отступается Любовь,

Там подступает Смерть-садовница.

В срок яблоко спадает спелое.

— За все, за все меня прости,

Мой милый, — что тебе я сделала!

очень грустный стих)

Ветер мчит босиком по улице.

Пригорок, как выгнувший спину кот,

Под солнцем в сонной дремоте щурится.

Долой все задачи и все задачники!

Да здравствуют лодки, грибы, костры!

И вот из города, из жары

С шумом и грохотом едут дачники.

И, чтобы глаза малышей блестели,

Дарят им кошек, птенцов, щенят,

Пускай заботятся и растят.

Хорошему учатся с колыбели!

С хозяев маленьких одеяла.

Весь день раздается: — Служи! Замри! —

Нет, право же, что там ни говори,

А добрых людей на земле немало!

И, по-разбойничьи воя, кружит.

Хлопья седые швыряет в лужи

И превращает их в ломкий лед.

В тучи закутался небосклон.

С грохотом дачники уезжают,

Машины, простудно сопя, чихают

И рвутся выбраться на бетон.

Да с крыш галдящее воронье,

Как жалобно воет, скулит, мяучит

На дачах брошенное зверье.

Что в час, когда месяц блеснет в окошке

(Должны же ведь дети спокойно спать!),

Родители будут бесстыдно лгать

О славной судьбе их щенка иль кошки.

Кончилось лето, и кончились чувства.

Бездумно меняться вот так душой —

Сердца их все с тою же верой бьются.

Они на крылечках сидят и ждут

И верят, глупые, что дождутся.

Как саван, снежное покрывало.

Конечно же, что там ни говори,

А "добрых" людей на земле немало!

О том, что в летнем цирке в третий раз

С большим аттракционом выступает

Джаз лилипутов — "Театральный джаз"!

Веселый ас — медведь-парашютист,

Жонглеры-обезьяны с обручами

И смелый гонщик — волк-мотоциклист.

Как будто штамп поставили навек.

Как будто все решает рост. Как будто

Перед тобой уже не человек!

И не из ложи цирковой слежу.

Я знаю их обиды, ибо с ними

Не первый год общаюсь и дружу!

В моей квартире шутки, смех и тосты.

Нет никого "больших", как говорят,

Сегодня здесь лишь "маленькие" гости!

И не стремленье скрыться от людей,

И вовсе не любовь к уединенью —

Тут дело все и проще и сложней.

Там, где порой оно и ни к чему.

Случается, что пьяному в трамвае

Мы, чуть ли уж не место уступая,

Сердечно улыбаемся ему.

И очень уязвимым оттого,

Кому на свете жить не так уж просто,

Нет, кроме любопытства, ничего!

— Эгей, сюда! Смотрите-ка скорей! —

Ну, хорошо, пусть это ребятишки.

А взрослые! Намного ли мудрей?

И распахнув глазищи-фонари,

Какая-нибудь крашеная дама

Воскликнет вдруг:- Ах, Петя, посмотри!

С практично предприимчивой душой

На нездоровом любопытстве этом

Уже устроил бизнес цирковой.

Одетых пестро маленьких людей

Под хохот превращают в голубей

И снова извлекают из халата!

О том, что в летнем цирке в третий раз

С большим аттракционом выступает

Джаз лилипутов — "Театральный джаз"!

И может быть, не ведает никто,

Как снится ночью маленьким артистам

Пожар в зеленом цирке "Шапито".

О сердце мужественном и скромном,

Я представляю не профиль гордый,

Не парус бедствия в вихре шторма,-

В узорах пыли или мороза

И рыжеватого щуплого Лешку —

Парнишку-наладчика с "Красной Розы".

Стоял без лепок и пышных фасадов,

И ради того, что студент Асадов

В нем жил, управдом не белил подъездов.

Тут бог жилищный не ошибался.

Но вот для тщедушного рыжего Лешки

Я бы, наверное, постарался!

Жил летчик с нелегкой судьбой своей,

С парализованными ногами,

Влюбленный в небо и голубей.

Всего вероятнее, потому,

Что были связными меж ним и небом

И синь высоты приносили ему.

Меж теткой и кучей рыбацких снастей

Жил его друг — конопатый Лешка,

Красневший при девушках до ушей.

Окружат в столовке его порой:

— Алешка, ты что же еще неженатый? —

Тот вспыхнет сразу алей заката

И брякнет: — Боюсь еще. молодой.

Пройди — и не вспомнится никогда.

И все-таки как я ему благодарен

За что-то светлое навсегда!

Он к другу бежал на его этаж,

Входил и шутя козырял пилоту:

— Лифт подан. Пожалте дышать на пляж.

Вот в этом и пряталась вся беда.

Лишь "бодрая юность" по лестницам бегала,

Легко, "как по нотам", туда-сюда.

Попробуй в скверик попасть к воротам!

Но лифт объявился. Не бойтесь. Вот он!

Плечи Алешкины и спина!

И вздохи с неловкостью пополам!

Дружба не терпит сентиментальности,

А вы вот, спеша на работу, по крайности,

Лучше б не топали по цветам!

Медленно в утренней тишине,

Держась за перила, ступеньки считает:

Одна — вторая, одна — вторая,

Лешка с товарищем на спине.

Это любому из нас понятно.

Подобным маршрутом не раз, вероятно,

Вы шли и с гостями и без гостей.

Не больше пуда и то лишь раз

Случится подняться нам в дом подчас —

Мы чуть ли не мир посылаем к черту.

И в зной, и в холод: "Пошли, держись!"

Сто двадцать трудных, как бой, ступеней!

Сто двадцать — вверх и сто двадцать — вниз!

Шутливо укутает потеплей,

Из клетки вытащит голубей:

— Ну все! Если что, присылай "курьера"!

Чуть что, на фабрике объявляется:

— Алеша, Мохнач прилетел назад!

— Алеша, скорей! Гроза начинается!

— Спасибо, курносый, ты просто гений!-

И туча не брызнет еще дождем,

А он во дворе: — Не замерз? Идем!-

И снова: ступени, ступени, ступени.

На третьем чуть-чуть постоять, отдыхая.

— Алешка, брось ты!

И снова ступени, как рубежи:

Одна — вторая, одна — вторая.

Так годы и годы: не три, не пять,

Трудно даже и сосчитать —

При мне только десять. А после сколько?!

Все так же упрямо стучат каблуки.

Ступеньки, ступеньки, шаги, шаги.

Одна — вторая, одна — вторая.

Сложила бы все их разом,

То лестница эта наверняка

Вершиной ушла бы за облака,

Почти не видная глазом.

(Представьте хоть на немножко),

С трассами спутников наравне

Стоял бы с товарищем на спине

Хороший парень Алешка!

И пусть не писали о нем в газете,

Да он и не ждет благодарных слов,

Он просто на помощь прийти готов,

Если плохо тебе на свете.

О сердце мужественном и скромном,

Я представляю не профиль гордый,

Не парус бедствия в вихре шторма,-

В узорах пыли или мороза

И рыжеватого, щуплого Лешку,

Простого наладчика с "Красной Розы".."

Говорила мне пацану:

"Чем я им всем не таковская?

Пристают они почему?

Неужели нету понятия —

Только Петька мне нужен мой!

Поскорей бы кончалась проклятая.

Поскорей бы вернулся домой."

Как светились её черты.

Было столько в глазах её карего,

Что почти они были черны.

Приставали к ней, приставали

С комплиментами каждый лез.

Увидав её приставали

За обедами смазчики рельс.

А один интендант военный,

В чай подкладывая сахарин,

С убежденностью откровенной

Звал уехать на Сахалин:

Это вы должны понимать,

Вы всю жизнь мою поломаете,

А зачем вам её ломать?"

Настя голову запрокидывала

Хохотала и чай пила.

Сколько баб ей в "Зиме" завидывало

Что такая она была.

Настя Карпова, Настя Карпова

Сколько помню, со всех сторон

Над её головою каркало

Молодых и старых ворон.

Сплетни, сплетни, её обличавшие

Становились всё злей и злей.

Все, отпор её получавшие,

Мстили сплетнями этими ей.

И когда, в конце сорок третьего

Прибыл раненый муж домой,

Он сначала со сплетнями встретился,

А потом уж с Настей самой.

Верют сплетням сильней, чем любимым.

Он собой по-солдатски владел.

Не ругал её и не бил он,

Тяжело и грозно глядел.

Складка лба поперек волевая,

Планки орденские на груди:

"Все вы тут, пока мы воевали,

Собирай свои шмотки — иди!"

Настя встала, как-будто присмерти,

Буд-то в обмороке была

И беспомощно слёзы брызнули,

И пошла она и пошла.

Шла она от дерева к дереву,

Посреди труда и войны,

Под ухмылки прыщавого деверя

И его худосочной жены.

Шла потерянно. Ноги не слушались,

и, пробив мою душу навек,

тяжело её слёзы рушились,

до земли пробивая снег.

Женский форум

Сейчас обсуждают

Бонусы за неделю $$$

Лучшие консультанты

Лучшее за три дня

возможно только при наличии активной гиперссылки: