Марк МУХАРЕВСКИЙ

Известно, что Александр Солженицын любил стихи С. Есенина. Об этом говорят многие факты его биографии. Привожу самые яркие…

Первый факт. Ещё в 1940 году, когда у Сани Солженицына и Наташи Решетовской был медовый месяц и они поехали в Тарусу, он там частенько читал своей любимой стихи Сергея Есенина наизусть.

Второй факт. Сборник стихов поэта он взял на фронт.

Третий — стихи Есенина по его просьбе Н. Решетовская передала ему в тюрьму.

Четвёртый — в «Крохотках», написанных в конце 50-х годов, есть очень поэтичный очерк «На родине Есенина».

Ну и совсем недавно, в декабре 2012 года, в Рязань приезжала Наталья Дмитриевна — вторая жена Солженицына. Она на мой вопрос, есть ли в его библиотеке книги Сергея Есенина, ответила утвердительно и добавила, что стихи Есенина Александр Исаевич очень любил.

Теперь рассмотрим эти факты подробнее. Почему Саня Солженицын в июле 1940 года мог наизусть читать стихи Сергея Есенина? Потому, что в первой половине этого года, после долгого перерыва, наконец-то Есенина переиздали. Вероятно, в это время (в конце июня — первой половине июля) он сумел достать этот дефицитный сборник, когда приехал в Москву на сессию как заочник МИФЛИ 18 июня 1940 года.

Несколько слов об этом сборнике. Он вышел в популярной серии «Библиотека поэта» (Малая серия) тиражом 10 000 экз. Сдан в набор в августе 1939 года, подписан к печати в декабре этого же года, а в январе, видимо, отпечатан. Как описывает его Солженицын, в суперобложке жёлтого цвета с кленовыми листьями. В рязанских библиотеках этого сборника нет. Он есть только в коллекции Вобликова и в константиновском музее. Смотрел и там, и там. Он в твёрдой серой обложке без супера. Наверное, в супере была только небольшая часть экземпляров, а массовый тираж без него.

Почему переиздали именно в это время? Видимо, не без одобрения Сталина. Думаю, что не случайное совпадение: сдача сборника в набор в августе 1939 года и подписание договора о ненападении с гитлеровской Германией в это же время. Стремительно надвигалась война, и Сталин готовился к ней не только материально, но и морально. Для войны нужны были патриоты. А лучшего патриота, чем С. Есенин, среди поэтов не было. Поэтому он дал указание переиздать стихи Есенина.

Уверен, что Солженицын читал стихи из своего сборника. Впрочем, об этом писал он сам: «Есенина я полюбил ещё в юности, в предвоенные годы. Приобрёл его книгу, когда поэт был фактически под запретом. Это книга была со мной на фронте».

Сам факт, что Солженицын взял на фронт именно Есенина, говорит о том, что в суровой фронтовой обстановке стихи поэта ему были необходимы. И он сумел их сохранить за два фронтовых года.

Когда в феврале 1945 года капитана Солженицына арестовали, его подчинённый старший сержант Соломин спрятал книги арестованного в дупле. И через много лет Александр Исаевич спрашивал у Решетовской, сохранил ли Соломин томик Есенина: он был ему дороже остальных книг. Оказывается — сохранил. Когда в 1966 г. А.И. с Н.Д. приехал в гости к Соломину в Одессу, то вернул ему книги, среди которых был и томик Есенина.

В романе «В круге пёрвом» рассказывается, как Нержин (главный герой романа — прототип автора) героически сражается за томик Есенина с майором НКВД и побеждает.

Надя (прототип Решетовской) принесла ему в тюрьму точно такой же сборник Есенина, какой у него был на фронте. Книгу эту у него изъяли, но он добился, чтобы её вернули. Как это происходило, расскажу, цитируя отрывки из романа (изд-во «Современник», 1990 г.).

«У Нержина был природный дар: не задумываясь сложить жалобу в немногочисленные разящие слова и произнести их единым духом… За пять лет сидения он выработал в себе и особую решительную манеру разговаривать с начальством — то, что на языке зэков называется культурно оттягивать. Слова он употреблял только корректные, но высокомерно-иронический тон, к которому, однако, нельзя было придраться, был тоном разговора старшего с младшим.

— Гражданин майор! — заговорил он с порога. — Я пришёл получить незаконно отнятую у меня книгу. Я имею основания полагать, что шесть недель — достаточный срок, чтобы убедиться, что она допущена цензурой.

— Книгу? — поразился Шикин. — Какую книгу?

— В равной мере, — сыпал Нержин, — я полагаю, что вы знаете, о какой книге речь. Об избранных стихах Сергея Есенина.

— Е-се-ни-на?! — будто только сейчас вспоминая и потрясённый этим крамольным именем, откинулся майор Шикин к спинке кресла. Седеющий ёжик его головы выражал негодование и отвращение. — Да как у вас язык поворачивается — спрашивать Е-се-ни-на?

— А почему бы и нет? Он издан у нас, в Советском Союзе.

— Кроме того, он издан в тысяча девятьсот сороковом году, то есть, не попадает в запретный период тысяча девятьсот семнадцатый тире тысяча девятьсот тридцать восьмой.

—Откуда вы взяли такой период?

Нержин отвечал так уплотнённо, будто заранее выучил все ответы наизусть:

— Мне очень любезно дал разъяснения один лагерный цензор.

Шикин солидно помолчал.

— Пусть так. Но вы, — внушительно спросил он, — вы — читали эту книгу? Вы всю её читали? Вы можете письменно это подтвердить?

— Отбирать от меня подписку по статье девяносто пятой УК РСФСР у вас сейчас нет юридических оснований. Устно же подтверждаю: я имею дурную привычку читать те книги, которые являются моей собственностью, и обратно, держать лишь те книги, которые я читаю.

Шикин развёл руками.

Он хотел выдержать многозначительную паузу, но Нержин заметал её словами:

— Итак, суммарно повторяю свою просьбу. Согласно седьмому пункту раздела Б тюремного распорядка верните мне незаконно отобранную книгу.

Подёргиваясь под этим потоком слов, Шикин встал. Тёмнолицый, он приблизился к шкафу, отпёр и вынул малоформатный томик Есенина, осыпанный кленовыми листьями по суперобложке.

Несколько мест у него было заложено. По-прежнему не предлагая Нержину сесть, он удобно расположился в своём кресле и стал не торопясь просматривать по закладкам. Нержин тоже спокойно сел, опёрся руками о колени и неотступно-тяжёлым взглядом следил за Шикиным.

— Ну вот, пожалуйста, — вздохнул майор и прочёл бесчувственно, меся как тесто стихотворную ткань:

Неживые чужие ладони!

Этим песням при вас не жить.

Только будут колосья-кони

О хозяине старом тужить.

— Это о каком хозяине? Это — чьи ладони?

Арестант смотрел на пухлые белые ладони оперуполномоченного.

— Есенин был классово-ограничен и многого недопонимал, — поджатыми губами выразил он соболезнование. — Как Пушкин, как Гоголь…

Что-то послышалось в голосе Нержина, отчего Шикин опасливо на него взглянул. Ведь просто возьмёт и кинется на майора, ему сейчас нечего терять. На всякий случай Шикин встал и приоткрыл дверь.

— А это как понять? — прочёл Шикин, вернувшись в кресло:

Розу белую с чёрной жабой

Я хотел на земле повенчать…

— И дальше тут… На что это намекается?

Вытянутое горло арестанта вздрогнуло.

— Очень просто, — ответил он. — Не пытаться примирять белую розу истины с чёрной жабой злодейства!

Чёрной жабой сидел перед ним короткорукий большеголовый чернолицый кум.

— Однако, гражданин майор, — Нержин говорил быстрыми, налезающими друг на друга словами, — я не имею времени входить с вами в литературные разбирательства. Меня ждёт конвой. Шесть недель назад вы заявили , что пошлёте запрос в Главлит. Посылали вы?

Шикин передёрнул плечами и захлопнул жёлтую книжечку.

— Я не обязан перед вами отчитываться. Книги я вам не верну. И всё равно вам её не дадут вывезти.

Нержин гневно встал, не отводя глаз от Есенина. Он представил себе, как эту книжечку когда-то держали милосердные руки жены и писали в ней: «Так всё утерянное к тебе вернётся!»

Слова безо всякого усилия выстреливали из его губ:

— Гражданин майор! Я надеюсь, вы не забыли, как я два года требовал с министерства госбезопасности безнадёжно отобранные у меня польские злотые и всё-таки через Верховный Совет я их получил. И ещё множество примеров! Я предупреждаю вас, что эту книгу я вам не отдам! Я умирать буду на Колыме — и оттуда вырву её у вас! Я завалю жалобами на вас все ящики ЦК и Совета Министров. Отдайте по-хорошему!

И перед этим обречённым, бесправным, посылаемым на медленную смерть зэком майор госбезопасности не устоял. Он действительно запрашивал Главлит, и оттуда, к удивлению его, ответили, что книга формально не запрещена. Формально! Верный нюх подсказывал Шикину, что это — оплошность, что книгу непременно надо запретить. Но следовало и поберечь своё имя от нареканий этого неутомимого склочника.

— Хорошо, — уступил майор. — Я вам её возвращаю. Но увезти её мы вам не дадим.

С торжеством вышел Нержин на лестницу, прижимая к себе милый жёлтый глянец суперобложки.

— Спиридон Данилыч! Глянь-ка! — сказал Нержин и перетянулся к нему с книгой. — Есенин уж здесь!

— Не так мне книга, Данилыч, — распространялся Нержин, как, главное, чтобы по морде нас не били.

— Именно, — кивнул Спиридон.

— Бери, бери её! Это я на память тебе.

— Данилыч-Данилыч, — говорил Нержин, обнимая рыжего дворника.

Спиридон прохрипел в груди и махнул рукой.

— Прощай навсегда, Спиридон Данилыч!

Они поцеловались. Нержин взял вещи и порывисто ушёл.

А Спиридон снял с кровати развёрнутую книжку, на обложке обсыпанную кленовыми листьями, заложил дочерним письмом и ушёл к себе в комнату».

Но в жизни было совсем по-другому. Солженицын, уезжая из шарашки, передал сборник Есенина своему другу Льву Копелеву. Тот в свою очередь отдал его зэку, выходящему на свободу. Дальше следы теряются. Вернул ли он книжку Солженицыну, пока неизвестно. Но один сборник Есенина, фронтовой, сохранился, и, по всей вероятности, находится в квартире Н. Ледовских.

С большой любовью к Есенину написан и небольшой очерк «На родине Есенина». Некоторые строчки из него звучат, как стихотворения в прозе. Цитирую их.

«…небесный огонь опалил однажды эту окрестность, и ещё сегодня он обжигает мне щёки здесь.

Какой же слиток таланта метнул Творец сюда, в эту избу, в это сердце деревенского драчливого парня, чтобы тот, потрясённый, нашёл столько для красоты — у печи, в хлеву, на гумне, за околицей — красоты, которую тысячу лет топчут и не замечают.

Итак, совершенно ясно, как самоотверженно любил стихи Сергея Есенина Александр Солженицын! Мы должны гордиться, что эти люди жили на рязанской земле!

Добавить комментарий

Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.