Мне приснился Сергей Есенин

Расскажу тебе, верь – не верь,

Лунной ночью мне как-то однажды

Вдруг приснился Есенин Сергей.

Он явился весёлый и рьяный:

И волос золотая копна,

И в глазах васильков поляна,

И улыбка – тальянки меха.

И как будто со старым знакомым

Разговор он заводит со мной:

– Люблю, – говорит,– по простому

Выпить с родственною душой.

Не хочу я ни петь и ни плакать,

Что прошло – вновь того не начать.

Даже душу, как белую скатерть,

До бела не суметь отстирать.

Где ты Русь, где рассвет малиновый,–

Чёрный дым да багровый пожар…

Чёрным вороном на лошади взмыленной

В куртке кожаной мчит комиссар.

Лет листву заметает осень,

Год за годом несутся в предел.

Я не спел своих лучших песен,

Самых важных не сделал дел.

Дни грядущие, будто в рассрочку,

Сжёг дотла, не вернуть назад.

Новой власти по рупь за строчку

Разбазарил я свой талант.

Жизнь без Бога в душе не состряпать,

Без креста сиротеет храм.

Мать мечтала мне девку сосватать,

А судьба мне дарила дам.

Жизнь поэта примером не станет,

В каждом жив хулиган и пижон:

Так и Пушкин – в поэзии мамонт,

Так и я, тож не маленький слон.

Белой вьюгою смерть слепая

На земле заметает мой след.

Или я понемногу жалею

Время мною не прожитых лет?

Я мечтаю увидеть лишь бы

Детства дальнего уголок –

Где дедами ставлены избы,

Где лугов цветастый платок.

Где берёзка мне песни пела,

Шелестя изумрудной листвой;

Молча мать на крылечко села,

Пот смахнула со лба рукой.

А я вновь мальчуган босоногий

У её притулился бы ног

И смотрел, как щенок кривоногий

Кур гоняет у наших ворот.

Над рекой куст черёмухи белой.

С ней мы слушали бы без конца,

Как корова хрустит соломой,

Как играет гармонь близ села.

А потом мужики бы запели,

Громом грянули бы в тишине…

Только нет – были к расстрелу

Приговорены мужики по весне.

Не засеяно хлебом поле,

Понапрасну и кровь, и пот.

О такой ли мечталось воле,

Чтоб стреляли в крестьянский народ?

Звёзды свечками в небе светят,

Ночь одета в серебряный свет,

Я люблю эти звёзды и месяц,

Как и мне – до утра им гореть.

Жизнь – обман, я теперь это знаю,

Безжалостно я и к тому привык,

Что и в любви достаточно печали,

И в счастье грусть занозою сидит.

Гладил рифмою я и царапал,

Пусть немного и прожил лет,

Но пел на грешной земле я и плакал,

Золотой оставляя след…

Я проснулся. Синим туманом

Над столом папиросный смог,

Недопитая водка в стакане

Как незаконченный монолог…

Я вновь прилёг. Сон или виденье?

Сомненьями терзаемый, заснул

Или забылся, может, на мгновенье.

И что? Не Бальмонт, не Шекспир –

За столом сидел поэт Есенин, –

Наш скромный продолжался пир,

На стене обнялись наши тени.

– Я многое хотел тебе сказать,

Но много ли накоротке расскажешь?

Я в жизни кое-что успел познать,

Давай, как мужики, поговорим о бабах.

Так продолжался с Ним наш разговор,

Уже шампанским пенились бокалы,

Мне виделся души его простор:

Ширь поля русского и бороздами — шрамы.

Он продолжал: – Когда-то многих знал

Красавиц именитых и не очень,

И американскую звезду Дункан

Любил я трепетно и нежно, если хочешь.

Любил ли кто меня? Я всеми брошен…

Один из горсти выпавших горошин

Я был судьбой обласкан впопыхах

И обнимался с ней в московских кабаках.

Звёзды в небо тёмное прибиты

И заморожена на ночь в него луна,

Одинокий, как она, я – позабытый,

И, может, потому мне не до сна.

Ночь лунная безлюдна и скучна,

Но мой бокал любви не выпит до конца.

Я мог, наверно, полюбить навек,

Да не сумел я в Хорассане отпереть

Восточной мудростью окованные двери,

Жила за ними сказочная пери…

Я ей исполнил серенаду при луне,

И сейчас она живёт, звучит во мне:

«Шаганэ ты моя, Шаганэ…»

Тебе меня, наверно, не понять.

Ты тоже любишь женщин обнимать,

Ласкаешь их в потоке нежных слов

И думаешь, что это есть любовь…

Когда-то точно так же думал я,

Страдал и мучался, кутил, сходил с ума…

Но приходил в себя, берёзку обнимая,

Она одна верна мне до конца.

Он замолчал, а я спросил, осмелясь,

Хотя с меня неважный говорун:

– В кого же ты сейчас влюблён, Сергун?

Я ждал, на продолжение надеясь.

Глаза его, как звёзды, загорелись:

–Влюблён как в бабу русскую – Россию,

Влюблён в неё я раз и навсегда,

Грустную, весёлую, хмельную,

И гордую, и добрую, и злую,

В косу пшеничную и родниковые глаза!

Мне предлагали поменять её на рай,

Ответил я – Россия рая краше!

И в сердце не было ни капли фальши-

Бери что хош, а мне Россию дай!

Слетала с окон темени вуаль,

Рождался новый день рассветом алым,

Расцветала васильками неба даль

И плескалась в золоте бокала.

– Ты расскажи всем проходимцам в назиданье,

Ведь я совсем не всем успел сказать,

Что Русь святая – это Божия созданье

И без любви к ней здесь нельзя дышать!

И больше он не говорил ни слова.

Вот так с Есениным мы говорили снова.

Такую истину я с ним сумел постичь:

Любовью вечною дано нам Родину любить!

На плечах» ночного небосвода

И звёздный льётся свет рубиновый.

– Сергун, а веришь ли ты в Бога?

– Верую, рождён я под иконой

Божьей матери с младенцем на руках…

– А я вот до сего дня не крещённый,

Я рос на атеистовых трудах.

Душа моя молчит в сомнения стенах –

Что в благодати ей, а что – в грехах…

Ведь ты всё видел, расскажи,

Как наша Русь осталась без души,

Ты вспомни шарлатанский прошлый век,

И кто был этот – «чёрный человек»?

–«Чёрный человек»…Он у каждого свой,

У меня ли, у Пушкина… У России

Он в образе марксистких божков

Храмам божьим выворачивал жилы.

Когда-то самозванцы – подлецы

Собрались под знамёна сатаны

И маузером отменили Бога на Руси.

Она, а с нею я, остались без души.

Душе не жить без веры в благодать,

Но им на души было наплевать.

И уже не колокольный звон

Пролетел над церквями Тамбова –

Души окровавленной стон

Над лужами человеческой крови,

Души последней устремившейся к Богу,

Туда – к Нему, где вечность и свобода.

Руси святой, казалось, помутился разум –

Кресты с церквей, как головы, летели наземь.