Николай Клюев — Плач о Сергее Есенине.

В оценке нашей современности поэма встречена так: К.М. Азадовский отмечает, что поэма характерна для «эпического» стиля позднего Клюева. В ней органически сливаются воедино оба потока клюевской поэзии: эпос и лирика, стилизация и своё.

и тонкое мое тело увядает. "

Журавли, застигнутые вьюгой ! —

Нам в отлёт на родине далёкой

Снежный бор звенит своей кольчугой

Помяни, чёртушко, Есенина

Кутьёй из углей да из омылок банных !

А в моей квашне пьяно вспенена

Опара для свадеб да игрищ багряных ! . .

Полати с подзором, божница неугасимая,

Намел из подлавочья ярого слова я

Тебе, мой совёнок, птаха моя любимая ! . .

Нестираным, неполосканым, немыленым,

Звал мою пазуху улусом татарским,

Зубы табунами, а бороду филином ! . .

Слюной крепил мысли, слова слезинками,

Да погасла зарная свеченька, моя лесная лампадка,

Ушел ты от меня разбойными тропинками ! . .

Трепались по урочищам берестяные седины,

Плакал дымом овинник, а прясла солому

Пускали по ветру, как пух лебединый ! . .

Протянулась окаянная пьяная стежка ! —

Следом за твоими лаковыми башмаками

Увязалась поджарая дохлая кошка, —

Женился ли, умер — она у глотки,

Вот и острупел ты веселой скукой

В кабацком буруне топить свои лодки ! . .

Запечным богам Медосту да Власу ! —

Тошнёхонько облик кровавый и глыбкий

Заре вышивать по речному атласу ! . .

ГробОвая доска — всем грехам покрышка,

Прости ты меня, борова, что кабаньей силой

Не вспоил я тебя до златого излишка ! . .

Блюсти тайники, медовые срубы ! —

Да обронил ты хазарскую гривну — побратимово слово,

Целовать лишь ковригу, солнце да цвет голУбый ! . .

Во желтЫ пески, да не с верёвкой на шее ! . .

Быль иль небыль то, что у русских троп

Вырастают цветы твоих глаз синее ?

Овдовел я без тебя, как печь без помяльца,

Как без Настеньки горенка, где шелки да канва

Караулят пустые, нешитые пяльца ! . .

Кого ты сполохался-спужался,

Что во тёмную могилушку собрался ? !

Старичища ли с бородою

Аль гумённой бабы с метлою,

Старухи ли разварухи,

Суковатой ли во играх рюхи ?

Знать, того ты сробел до смерти,

Что ноне годочки пошли слёзовы,

Красны девушки пошли обманны,

Холосты ребята всё бесстыжи ! . .

Отзвенел соловьиный рассвет над речкой ! —

Вольготней бы на поклоне в Золотую Орду

Изведать ятагана с ханской насечкой ! . .

Опочить по-мужицки — до рук борода ! . .

Не напрасно по брови родимому дому

Нахлобучили кровлю лихие года . . .

Не играет котёнок веселым клубком, —

С воза, сноп-недовязок, в пустые борозды

Ты упал, чтобы грудь испытать колесом ! . .

Бродит песня-вдовица — ненастью сестра.

Счастливее ёлка, что зимнею синью,

Окутана саваном, ждет топора ! . .

Целящая корпией тины и трав.

О жертве вечерней иль новом Иуде

Шумит молочай у дорожных канав ?

Луна — избяное окно,

Медовую кашку пчела

И белка кладовку дупла ?

Лесную любовь и жильё,

Когда, словно ландыш в струи,

Гляделся ты в песни мои ?

В малиновой шапке Кубань,

Как их дорогое дитя

Запело о небе, грустя . . .

Текли половодьем из слов

И ангел улыбок крылом

Кропил над печальным цветком ! . .

Берестяный звонок язык,

Сорокой в зелёных кудрях

Уселись удача и страх ! . .

Скидала державную гнусь,

И тщетно Иван золотой

Царь-колокол нудил пятой ! . .

Встал город на страже полей,

Подпаском, с волынкой щегла, —

К собрату берёзка пришла ! —

Дивился на шитый подол,

Поведал, что пухом Христос

В кунсткамерной банке оброс ! . .

Иди, песноликая, к нам !

А стая поджарых газет

Скулила: кулацкий поэт ! . .

Повсюду урчание брюх,

Всех яростней в огненный мрак

Раскрыл свои двери кабак ! . .

Под крылом несёт хризопраз-камЕнь.

Ты скажи, лебедь пречистая, —

На пролетах-переметах недосягнутых,

А на тихих всплавах по озёрышкам

Ты поглядкой-выглядом не выглядела ль,

Ясным смотром-зором не высмотрела ль,

Не катилась ли жемчужина по чистУ полЮ,

Не плыла ль злат-рыба по тихозаводью,

Не шёл ли бережком добрый молодец,

Он не жал ли к сердцу певуна-травы,

Не давался ли на родимую сторонушку ?

Отвечала лебедь умная:

На небесных перемётах только соколы,

А на тихих всплавах — сиг да окуни,

На матёрой земле медведь сидит,

Медведь сидит, лапой моется,

Своей суженой дожидается.

А я слышала и я видела:

На реке Неве грозный двор стоит,

Он изба на избе, весь железом крыт,

Поперёк дворище — тыща дымников,

А вдоль бежать — коня загнать.

Как на том ли дворе, на большом рундуке,

Под заклятой черной матицей,

Молодой детинушка себя сразил.

Он кидал себе кровь поджильную,

Проливал её на дубовый пол.

Как на это ли жито багровое

Налетали птицы нечистые —

ЧиреЯ, ГрызеЯ, Подкожница,

Напоследки же птица-Удавница.

Возлетала Удавна на матицу,

Распрядала крыло пеньковое,

Опускала перище дО земли.

Обернулось перо удавнОй петлей.

А и стала Удавна петь-напевать,

Зобом горготать, к себе в гости звать:

На румяной яблоне

У серебряна ларца

Кто отворит сторожец,

Тому яхонтов корец ! . .

У Снафиды перстеньки —

На болоте огоньки ! . .

Чтобы ластить павушек

Ты одень на шеюшку

Принимала душу убойную

Что ль под правое тёпло крылышко,

Обернулась душа в хризопрас-камЕнь,

А несу я потеряшку на родину

Под окошечко материнское.

Прорастет хризопрас берёзонькой,

Кучерявой, росной, как Сергеюшко ! —

Сядет матушка под оконницу

С долгой прялицей, с веретёнышком,

Co своей ли сиротской работушкой,

Запоёт она с ниткой нАровне

И тонёхонько и тихохонько:

Ты, гусыня белая,

Что сегодня делала?

Ёлка, чёлкой не качай!

Али ткала, али пряла,

Иль гусёныша купала?

Жучка, попусту не лай!

На гусёныше пушок,

Спит в шубейке горностай!

Спит берёзка за окном

Голубым купальским сном —

Сватал варежки шугай!

Сон берёзовый пригож,

На Серёженькин похож!

Как проснется невзначай!

"Для того ли, золотой мой братец,

Мы забыли старые поверья, –

Что в плену у жаб и каракатиц

Сердце-лебедь растеряет перья,

Ночь безглазая совьёт верёвку,

Мне же беломорские метели

Выткут саван – горькую обновку ! . .

Журавли, застигнутые вьюгой.

Нам в отлёт на родине далёкой

Снежный бор звенит своей кольчугой.

"Помяни, чёртушко, Есенина

Кутьёй из углей да из омылок банных ! —

А в моей квашне пьяно вспенена

Опара для свадеб да игрищ багряных ! . .

Полати с подзором, божница неугасимая,

Намел из подлавочья ярого слова я

Тебе, мой совёнек, птаха моя любимая ! . ."

По христианскому обычаю самоубийство считается тяжким грехом. К тому роковому вечеру Клюев возвращался не однажды. 28 мая 1927 года Миролюбов в своей записной книжке оставил такую запись: «Был в Царском – Детском Селе. Разумник рассказывал, как Есенин за 2 часа до самоубийства просил приведенного им к себе Клюева остаться у него ночевать хоть одну эту ночь. Клюев отказался и ушёл, и Есенин покончил с собой. / . / Всё это, т.е. как проведён был последний вечер Есениным, рассказал ему сам Клюев.