Типичный пейзаж раннего Есенина словно подернут дымкой. Его трудно представить без «охлопьев синих рос». Краски приглушены, смягчены. На полыхающие зори мы смотрим сквозь курящиеся туманы. Сквозь синий туман видим и «красные крылья заката». Есенин вообще любит восходы и закаты за их перламутровую нежность, выходя на натуру, будто на рыбалку: либо на рассвете, либо ранним вечером. Вот характерный образец есенинской пейзажной живописи дореволюционного периода:
— Задремали звезды золотые,
— Улыбнулись сонные березки,
— Задрожало зеркало затона,
— Растрепали шелковые, косы.
— Брезжит свет на заводи речные
— Шелестят зеленые сережки,
— И румянит сетку небосклона.
— И горят серебряные росы.
— У плетня заросшая крапива
— Обрядилась ярким перламутром
— И, качаясь, шепчет шаловливо:
Золото, но задремавшее; зеркальный блеск воды, но он смягчен утренней зыбкой рябью и ранью; небосклон не румяный, а тронутый блеклым, сетчатым светом. Ярко только то, что не бывает совсем ярким — серебряные росы да перламутровое ожерелье на тугих стеблях одичавшей крапивы — золушки, простушки, чернавки…
Не всегда, разумеется, Есенин так тонок и акварелей. Порой он откровенно работает под лубок, и тогда глаза прямо-таки слепит «прялочное весельство», свойственное народной бытовой живописи:
— Ярче розовой рубахи
— Зори вешние горят.
— С бубенцами говорят.
Да и писал он, конечно, не одни лишь пейзажи, отражающие, как зеркальце, цвета и переливы неба и земли. Были у него и жанровые, сельские картинки, например, почти репортаж с воскресного деревенского базара; в сборнике «Радуница» (1916) стихи так и назывались — «Базар»:
— Балаганы, пни и колья,
— От вихлистого приволья
— Гнутся травы, мнется лист…
Однако в жанре Есенину словно бы не по себе: то ли чересчур тесно, то ли слишком просторно! Казалось бы, поэт захвачен азартом веселого лада деревенской торговой сутолоки. Но при этом зорко подмечает приметы ее непоэтичности: вместо деревьев, прорастающих листьями в глубину,- пни да колья! И травы — гнутся. И лист — мнется! Сравните есенинский «Базар» с широко известной «Ярмаркой» Бориса Кустодиева. И представить невозможно, что кустодиевские молодухи, ради праздничка в пух и прах разнаряженные, могут повести себя неблагообразно! А вот у Есенина они кричат («бабий крик, как поутру») и даже хрипят — «хрип торговок», и он заслоняется, загораживается от оскорбляющего его слух хрипа-крика песней:
— Не твоя ли шаль с каймою
— Зеленеет на ветру?
— Запевай, как Стенька Разин
— Утопил свою княжну.
Как и на картине Кустодиева, есенинский базар окрашен в три классических ярмарочных цвета: ал наряд, зеленая шаль, струганые дранки, т. е. красный, зеленый, желтый! Однако яркость трехцветья у Есенина как бы специально «запылена» вихлистым весельем (ох, и напылили, ах, да накопытили!) и поэтому воспринимается не столько праздничным, нарядным яркоцветьем, сколько бытовой, непреображенной, пестротой…
Очень четко проявлен в творчестве раннего Есенина и мифологический — языческий элемент. Поэт был твердо убежден, об этом свидетельствует его трактат «Ключи Марии», что христианство родилось на Руси как образ напоенных прозрениями древних славянских мистерий: «…Крещеный Восток абсолютно не бросил в нас… никакого зерна; он не оплодотворил нас, а только открыл лишь те двери, которые были заперты на замок тайного слова». «Тайным словом» Есенин считал образ.