Стих есенина вечером синим
24.01.2018Есенин стихи 1924
24.01.2018Потерянные стихи есенина
Есенин Сергей Александрович
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.
И стихи бы писать забросил.
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.
Хоть в свои, хоть в чужие дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Плачет метель, как цыганская скрипка.
Милая девушка, злая улыбка,
Я ль не робею от синего взгляда?
Много мне нужно и много не надо.
Ты молодая, а я все прожил.
Юношам счастье, а мне лишь память
Снежною ночью в лихую замять.
Сердце метелит твоя улыбка.
Я положил к твоей постели
И с лепестками помертвели
Мои усталые мечты.
Об угасающей любви,
И ты к оплаканным покоям
Меня уж больше не зови.
Для нас мгновенье красота,
Но не зажжешь ты поцелуем
Мои холодные уста.
«Ты не любил, тебе не жаль»,
Зато я лучше понимаю
Твою любовную печаль.
Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
Эта прядь волос белесых —
Все явилось, как спасенье
Где цветут луга и чащи.
В городской и горькой славе
Я хотел прожить пропащим.
Вспоминало сад и лето,
Где под музыку лягушек
Я растил себя поэтом.
Клен и липы в окна комнат,
Ветки лапами забросив,
Ищут тех, которых помнят.
Месяц на простом погосте
На крестах лучами метит,
Что и мы придем к ним в гости,
Перейдем под эти кущи.
Все волнистые дороги
Только радость льют живущим.
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.
Твое тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.
И отшумим, как гости сада.
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
Я помню, любимая, помню
Сиянье твоих волос.
Не радостно и не легко мне
Покинуть тебя привелось.
Березовый шорох теней,
Пусть дни тогда были короче,
Луна нам светила длинней.
«Пройдут голубые года,
И ты позабудешь, мой милый,
С другою меня навсегда».
Напомнила чувствам опять,
Как нежно тогда я сыпал
Цветы на кудрявую прядь.
И грустно другую любя.
Как будто любимую повесть,
С другой вспоминает тебя.
Видно, так заведено навеки —
К тридцати годам перебесясь,
Всё сильней, прожженные калеки,
С жизнью мы удерживаем связь.
И земля милей мне с каждым днем.
Оттого и сердцу стало сниться,
Что горю я розовым огнем.
И недаром в липовую цветь
Вынул я кольцо у попугая —
Знак того, что вместе нам сгореть.
Сняв с руки, я дал его тебе,
И теперь, когда грустит шарманка,
Не могу не думать, не робеть.
И на сердце изморозь и мгла:
Может быть, кому-нибудь другому
Ты его со смехом отдала?
Он тебя расспрашивает сам,
Как смешного, глупого поэта
Привела ты к чувственным стихам.
Только горько видеть жизни край.
В первый раз такого хулигана
Обманул проклятый попугай.
Никогда я не был на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нем.
Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнем.
Не возил я шелк туда и хну.
Наклонись своим красивым станом,
На коленях дай мне отдохнуть.
Для тебя навеки дела нет,
Что в далеком имени — Россия —
Я известный, признанный поэт.
При луне собачий слышу лай.
Разве ты не хочешь, персиянка,
Увидать далекий синий край?
Ты меня, незримая, звала.
И меня твои лебяжьи руки
Обвивали, словно два крыла.
И хоть прошлой жизни не кляну,
Расскажи мне что-нибудь такое
Про твою веселую страну.
Напои дыханьем свежих чар,
Чтобы я о дальней северянке
Не вздыхал, не думал, не скучал.
Я тебе придумаю о нем.
Все равно — глаза твои, как море,
Голубым колышутся огнем.
Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое «поцелуй»?
В сердце робость глубже притая,
Как сказать мне для прекрасной Лалы,
Как сказать ей, что она «моя»?
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят.
Поцелуй не надпись на гробах.
Красной розой поцелуи веют,
Лепестками тая на губах.
С нею знают радость и беду.
«Ты — моя» сказать лишь могут руки,
Что срывали черную чадру.
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.
Нежная, красивая, была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.
Имя тонкое растаяло, как звук,
Но остался в складках смятой шали
Запах меда от невинных рук.
Как котенок, моет лапкой рот,
Говор кроткий о тебе я слышу
Водяных поющих с ветром сот.
Что была ты песня и мечта,
Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи —
К светлой тайне приложил уста.
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.
Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои вполукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.
Я не знал, что любовь — чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.
Нашу прежнюю буйную рань.
Пусть целует она другова,
Молодая, красивая дрянь.
Ах, постой. Я ее не кляну.
Дай тебе про себя я сыграю
Под басовую эту струну.
В сердце снов золотых сума.
Много девушек я перещупал,
Много женщин в углу прижимал.
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.
Так чего ж мне болеть такому.
Наша жизнь — простыня да кровать.
Наша жизнь — поцелуй да в омут.
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их на хер.
Не умру я, мой друг, никогда.
Вечер черные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Упокоит меня навсегда.
Я уйду, исцеленный навек,
Слушать песни дождей и черемух,
Чем здоровый живет человек.
Что терзали меня, губя.
Облик ласковый! Облик милый
!Лишь одну не забуду тебя.
Но и с нею, с любимой, с другой,
Расскажу про тебя, дорогую,
Что когда-то я звал дорогой.
Наша жизнь, что былой не была.
Голова ль ты моя удалая,
До чего ж ты меня довела?
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею брагой.
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными — кладбища и хаты.
И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
Что ты одна, сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве.
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не очень,
Утопая в дальнем дорогом.
Легкодумна вспыльчивая связь, —
Как случайно встретился с тобою,
Улыбнусь, спокойно разойдясь.
Распылять безрадостные дни,
Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани.
Ты пройдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь.
И немного наклонившись вниз,
Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер!»
Я отвечу: «Добры вечер, miss».
И ничто ее не бросит в дрожь, —
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Обещает встречу впереди.
Не грусти и не печаль бровей,-
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
21 сентября(3 октября)1895 — 28 декабря 1925