Да и сам я любил не одну,
Не от этого ль темная сила
Приучила меня к вину.
И в разгуле тоска не впервь!
Не с того ли глаза мне точит,
Словно синие листья червь?
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца.
И не радует легкость побед, —
Тех волос золотое сено
Превращается в серый цвет.
Когда цедит осенняя муть.
Мне не жаль вас, прошедшие годы, —
Ничего не хочу вернуть.
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца.
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось рязанское небо
И моя непутевая жизнь.
Да и сам я любил не одну.
Не от этого ль темная сила
Приучила меня к вину.
И в разгуле тоска не впервь!
Не с того ли глаза мне точит
Словно синие листья червь?
И не радует легкость побед,
Тех волос золотое сено
Превращается в серый цвет,
Когда цедит осенняя муть.
Мне не жаль вас, прошедшие годы,
Ничего не хочу вернуть.
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца.
Ковылять из притона в притон,
Как в смирительную рубашку
Мы природу берем в бетон.
Умиряется бешеный пыл.
Но и все ж отношусь я с поклоном
К тем полям, что когда-то любил.
Где резвился на желтой траве,—
Шлю привет воробьям и воронам
И рыдающей в ночь сове.
«Птицы милые, в синюю дрожь
Передайте, что я отскандалил,—
Пусть хоть ветер теперь начинает
Под микитки дубасить рожь».
В его душе живут виденья.
Ударом жизни вбита грудь,
А щеки выпили сомненья.
Он ловит сердцем тень былого.
И этот шум, душевный шум.
Снесет он завтра за целковый.
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души
Если правды жизни не нарушить,
Кровью чувств ласкать чужие души
Огарок свечки режет взоры,
А карандаш в его руке
Ведет с ним тайно разговоры.
Чело высокое в морщинах,
Но ясных грез его краса
Горит в продуманных картинах.
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души
Если правды жизни не нарушить,
Кровью чувств ласкать чужие души
В его душе живут виденья.
Ударом жизни вбита грудь,
А щеки выпили сомненья.
Чело высокое в морщинах,
Но ясных грез его краса
Горит в продуманных картинах.
Огарок свечки режет взоры,
А карандаш в его руке
Ведет с ним тайно разговоры.
Он ловит сердцем тень былого.
И этот шум, душевный шум.
Снесет он завтра за целковый.
Быть поэтом — это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.
Чтобы было для тебя известней.
Соловей поет — ему не больно,
У него одна и та же песня.
Жалкая, смешная побрякушка.
Миру нужно песенное слово
Петь по-свойски, даже как лягушка.
Запрещая крепкие напитки,
Потому поэт не перестанет
Пить вино, когда идет на пытки.
А любимая с другим лежит на ложе,
Влагою живительной хранимый,
Он ей в сердце не запустит ножик.
Будет вслух насвистывать до дома:
"Ну и что ж, помру себе бродягой,
На земле и это нам знакомо".
Помнишь, помнишь, помнишь,
Ты всё, конечно, помнишь,
Ты всё, конечно, помнишь.
Вы помните, Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял, приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое в лицо бросали мне.
Вы говорили: Нам пора расстаться,
Что Вас измучила моя шальная жизнь,
Что Вам пора за дело приниматься,
А мой удел — катиться дальше, вниз.
Вы меня не любили.
Вы меня не любили.
Живёте Вы c серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я Вам ни капельки не нужен.
Живите так, как Вас ведёт звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием, Вас помнящий всегда
Знакомый ваш, Сергей Есенин
Вы меня не любили. (4 раза)
Ты всё, конечно, помнишь,
Вы меня не любили. (4 раза)
Вы всё, конечно, помните,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
В лицо бросали мне.
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
Катиться дальше, вниз.
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму —
Куда несет нас рок событий.
Лица не увидать.
Когда кипит морская гладь —
Корабль в плачевном состояньи.
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Куда несет нас рок событий.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
Я сообщить вам мчусь,
И что со мною сталось!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Я знаю: вы не та —
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
Ни капельки не нужен.
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
Вас помнящий всегда
Заметался, метался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз, в первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Мне бы только, бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.
Поступь нежная, нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет, умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.
Я б навеки, навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил.
Только б тонко касаться, касаться руки
И волос твоих цветом в осень.
Я б навеки, навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали.
В первый раз, в первый раз я запел про любовь,