О русской любви
Но лишь двое стали воистину народными — Есенин и Рубцов. Оба стали любовью России, символами.
Иной человек, может, и не читал Есенина (ну, песню про клён-то всякий вспомнит), а спроси: «Любишь?» «Люблю», — ответит. И ответит искренне.
Находились и находятся, конечно, и такие, что открыто говорят: «Не люблю». Таких и русскими-то не считают, да и они об этом не жалеют. Но это всё-таки редко. Чаще — прилюдно в любви к ним признаётся, а тайно ненавидит. Всю Россию ненавидит, ну, и Есенина с Рубцовым, как её выразителей.
В чём же дело-то? Почему именно они — избранники?
Мне кажется так: оба не только стихи прекрасные писали (у обоих, кстати, при желании, можно раскопать и слабые стихи), но и прожили судьбу своего народа в своё время и отразили эту судьбу и в своих стихах и в жизнях, судьбах своих.
Рубцов отразил в поэзии и прожил сиротскую и бездомную русскую судьбу. Может, кому-то это покажется «слишком», но — всё это нынешнее «бомжевание», Рубцов предсказал и прожил ещё в 60-е — 70-е годы.
Есенин вначале всеобщего безверия, официально провозглашённого, и, надо признать, в довольно большой части народа поддержку получившего (причины этого — отдельная большая тема), писал: «Стыдно мне, что я в Бога верил, горько мне, что не верю теперь». Значит, всё же верил. Но как уже изломана вера та была!
Но ведь вера-то на самом деле из жизни народной никуда и не уходила, оставалась она и в повседневной жизни, в деревнях особенно — и иконы были в домах, и в церковь ходили, и детей крестили; и в литературе русской, конечно, оставалась она (куда ж её денешь-то!), а литературу-то во всех школах учили. Да ведь и душа-то, душа-то — живая, Бога всегда знающая. Вот и слышал Николай Рубцов «незримых певчих пенье хоровое», и хотя еще не жалел о «растоптанной царской короне», но жалел о «разрушенных белых церквях». Ведь не как о памятниках архитектуры жалел. И знал, что «всякому на Руси памятник добрый — крест».