Сергей Александрович Есенин 1895 1925

Много песен про себя сложил,

И на этой на земле угрюмой

Счастлив тем, что я дышал и жил.

Мял цветы, валялся на траве

И зверье, как братьев наших меньших,

Никогда не бил по голове.

Долгое время его стихи были редкостью, не издавались, переписывались от руки, часто искажались, становились народными песнями. Пожалуй, не сыскать другого поэта, чьи песни столь часто пелись бы народом. Тем не менее многие произведения Есенина были достаточно сложными, перенасыщенными густой образностью. В недавние годы критики склонны были списывать все это на дурное влияние его друзей-имажинистов, навешивая на этих поэтов ответственность за все: и за пристрастие Есенина к горячительным напиткам, и даже за его безвременную кончину.

Мудрый и глубокий В. Ф. Ходасевич, ненавидевший всякую надуманность и позу, обронил хлесткую фразу: «Есенина затащили в имажинизм, как затаскивали в кабак».

Долгое время внедрялась версия, что «бездарные» Мариенгоф и Шершеневич прикрывались именем Есенина, сами ничего не знача.

Поставим все на свои места. Конечно, поэтическое дарование Мариенгофа куда как более скромно, чем есенинское (при этом А. Б. Мариенгоф мемуаристом был блестящим); В. Г. Шершеневич же и поэт замечательный (и, кстати, по свидетельству писателя А. Крона, оба пили довольно мало). Для имажинизма просто наступило подходящее время, диктовавшее поэтам их приемы.

Имажинизм заключался в том, что главным в поэзии считался образ (image), который понимался как сравнение, развернутая метафора. (Символисты требовали, прежде всего, музыки, акмеисты – пластики, футуристы – «сановитого слова», а вот имажинисты главным считали «образ».) Переломное время требовало поиска формы. Конечно, искусственно звучит монолог Пугачева в есенинской одноименной поэме:

Из пасти темноты

Выдергивают звезды, словно зубы,

А мне еще нигде вздремнуть не удалось.

Красной водой поливает восход,

Клененочек маленький матке

Зеленое вымя сосет.

Есенин вырос среди русской природы; тогда еще была окружающая природа, а не окружающая среда. Она, природа, и диктовала поэту свои метафоры.

Родился поэт в селе Константинове, недалеко от Рязани. Если стихи можно считать подобием автобиографии (а это не так, во всяком случае, не совсем так), он и родился-то в лесу.

Босая, с подтыками, по росе бродила.

Плакала родимая в купырях от боли.

Охнула кормилица, тут и породила.

Зори меня вешние в радугу свивали.

В Константинове С. Есенин кончил четырехгодичное училище, а затем в 30 верстах, в большом селе Спас-Клепики, «второклассную учительскую школу». Окончившие ее могли преподавать в начальных классах, служить в государственных учреждениях.

«В возрасте 18 лет, – пишет Есенин, – разослав стихи в журналы, я был очень удивлен, что их не печатают, и неожиданно появился в Петербурге. Первым, с кем я встретился, был Блок, вторым – Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, поскольку я первый раз видел живого поэта. Городецкий познакомил меня с Клюевым». (Автобиография 1922 года.)

Сейчас можно установить, что у Блока он был 9 марта 1915 года. В дневнике Блока за это число есть запись: «Крестьянин Рязанской губернии, 19 лет, стихи чистые, голосистые».

Скирды солнца в водах лонных,

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных.

Резеда и риза кашки,

И вызванивают в четки

Ивы – кроткие монашки.

У обоих Есенин побывал, читал стихи и произвел приятное впечатление. Наибольшее удовлетворение принесло ему знакомство с Городецким, который в то время увлекался крестьянскими поэтами. Возникла целая группа: Н. Клюев, А. Ширяевец.

Позже Есенин говорил Мариенгофу: «Из всех петербуржцев люблю только Разумника Васильевича (Иванова) и Сережу Городецкого, даром, что Нимфа (домашнее имя жены Городецкого. – В.Р.) самовар меня заставляла ставить и в мелочную лавочку за нитками посылала».

Городецкий дал Есенину рекомендации к редакторам журналов: Миролюбову, Либровичу. Посетил Есенин и Сологуба (рассказ об этом в главе о Сологубе, ч. I настоящей книги).

Весной и летом 1915 года стихи молодого поэта появились в ряде газет и журналов. Многие из них предвещают будущий имажинизм, хотя, кажется, еще и слова такого никто не знал:

Кусты рябин туманней глубины.

Изба – старуха челюстью порога

Жует пахучий мякиш тишины.

– Это, что же, для рекламы?

Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло. Что-то вроде:

– Мы деревенские, мы этого вашего не понимаем. Мы уже как-нибудь по-нашему. в исконной, посконной. – Уходя, я сказал на всякий случай:

– Держу пари, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!»

В 1916 году подошла очередь Есенина служить в армии, от чего всеми силами он пытался уклониться. С помощью покровителей он устроился санитаром в военный госпиталь в Царском Селе.

Свои автобиографии поэт в зависимости от ситуации достаточно произвольно менял в разные времена.

Известно, что он пользовался покровительством полковника Ломана, адъютанта императрицы, получал у нее аудиенцию. В первой верстке сборника «Голубень» есть целый цикл стихов, посвященных императрице. После Февраля поэт их оттуда изъял.

Императрица сказала ему: «Стихи у вас красивые, но грустные», на что Есенин будто бы отвечал: «Такова наша Россия».

У нас обо всем этом предпочитали умалчивать, поэтому опираюсь на польский источник: книгу Эльвиры Ваталы и Виктора Ворошильского «Zycie Sergiuza Jesienina».

К военному 1916 году относятся и стихи, поразившие Валентина Катаева, которые он прочитал по дороге на фронт в одном из иллюстрированных журналов. Привожу их полностью, потому что такого Есенина, к сожалению, мало кто знает, а это стихотворение – один из его шедевров.

У норы свернулася в кольцо.

Тонкой прошвой кровь отмежевала

На снегу дремучее лицо.

Колыхалася в глазах лесная топь,

Из кустов лохматый ветер взбыстрил

И рассыпал звонистую дробь.

Мокрый вечер липок был и ал.

Голова тревожно подымалась,

И язык на ране застывал.

На губах – как прелая морковь.

Пахло инеем и глиняным угаром,

А в ощур сочилась тихо кровь.

В тылу же купцы да знать,

И, твердо простившись с пушками,

Решил лишь в стихах воевать.

Купил себе «липу» и вот

С такою-то подготовкой

Я встретил 17 год.

Под грохот и рев мортир

Другую явил я отвагу –

Был первый в стране дезертир.

Фактом реальной жизни поэта является то, что он с подложным документом вернулся в Константиново.

Перед революцией он сблизился с левыми эсерами, но считал себя левее их. После Октября он «повернулся лицом к большевикам», даже пытался вступить в партию, но его не приняли. Эсеры, как и большевики, были для него теми, кто расчищает путь мужику и кого этот мужик в свое время одинаково сметет прочь, как ему тогда казалось.

Один мемуарист описывает, как в 1918 году желтоволосый мальчик на каком-то собрании сказал: «Революция – это ворон, которого мы выпускаем из своей головы на разведку. Будущее – больше».

В это время он пишет поэму «Инония» об этаком утопическом крестьянском царстве. Владислав Ходасевич заметил, что предметом культа у Есенина является, по крайней мере, не система христианских верований, а только родная земля в самом буквальном смысле этого понятия – не абстрактная Россия, а просто рязанская деревня, убогие поля, возделываемые забитым, темным, живущим в нужде мужиком.

В 1918 году Есенин сближается с имажинистами. Близкими ему людьми становятся В.Г. Шершеневич, А.Б. Мариенгоф, Рюрик Ивнев. В имажинистских сборниках «Плавильня слов» и других – появляются многие замечательные стихи Есенина.

В розоватой воде на пруду,

Словно бабочек легкая стая

С замираньем глядит на звезду.

Она нездешних нив жилица.

Люблю, когда на деревах

Огонь зеленый шевелится.

Как свечи, теплются пред тайной,

И расцветают звезды слов

На их листве первоначальной.

Город он воспринимает, как нечто враждебное деревне: «Сдавили за шею деревню каменные руки шоссе». В стихах, посвященных Анатолию Мариенгофу, Есенин совершенно ясно формулирует такое настроение, хотя Мариенгоф был как раз типичным урбанистом, ничего общего с крестьянской поэзией не имеющим:

Скромен в песнях дощатый мост.

За прощальной стою обедней

Кадящих листвой берез.

Из телесного воска свеча,

И луны часы деревянные

Прохрипят мой двенадцатый час.

Скоро выйдет железный гость.

Злак овсяный, зарею пролитый,

Соберет его черная горсть.

Этим песням при вас не жить!

Только будут колосья – кони

О хозяине старом тужить.

Борис Пастернак в очерке «Люди и положения» писал, что он с Есениным то дружил, то дрался. Впрочем, там же мы находим и такие слова о поэте: «Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовем моцартовским началом, моцартовской стихиею».

Вспомним, что по поводу настоящего Моцарта Сальери недоумевал: «. гений вдруг озаряет голову безумца, гуляки праздного. » Этим словом Есенин и сам себя называл в стихах:

По всему тверскому околотку

В переулках каждая собака

Знает мою легкую походку.

Головой кивает мне навстречу.

Для зверей приятель я хороший,

Каждый стих мой душу зверя лечит.

«Надо писать лирику, – говорил он, – на фунт помолу пуд навозу, а то так Пастернаком и проживешь». Если мы вспомним, что Пастернак говорил о нем, то Есенин в этом сопоставлении по-человечески проигрывает.

К Маяковскому он тоже относился то враждебно, то пытаясь с ним сблизиться, чего так и не произошло. Одну из таких неудачных попыток выйти на Маяковского описывает Катаев в книге «Алмазный мой венец». Есенин там выведен под прозвищем «королевич». Образ «королевича» в книге достаточно непригляден. Он все порывается бить какую-то «Зинку», то есть, надо полагать, свою бывшую жену Зинаиду Райх, с которой он прожил четыре года, она родила ему двух детей (обоих – и Константина, и Татьяны-сейчас, увы, нет на свете).

Зинаида Райх впоследствии стала женой В.Э. Мейерхольда и после ареста последнего была зверски убита в своей квартире; дело не раскрыто до сих пор.

А тогда именно ей адресовано было знаменитое «Письмо к женщине», строчкой из которого названа эта глава.

Я знаю; вы не та –

С серьезным, умным мужем;

Что не нужна вам наша маета,

Ни капельки не нужен.

Чтобы вдруг не увидеть хужего,

Я на всю эту ржавую мреть

Буду щурить глаза и суживать.

Живя в эмиграции, Ходасевич, успевший подзабыть Россию, считает, что правительство не хотело портить отношения с «крестьянским поэтом».

Но «крестьянские поэты», кроме Ширяевца, успевшего умереть собственной смертью, все были уничтожены: П. Орешин, И. Приблудный, Н. Клюев, С. Клычков и другие.

Есенин не успел узнать, что произошло в русской деревне в 1929 — 1930 годах. Он иногда ездит в деревню, но и она кажется ему чужой.

Да уж и я, конечно, стал не прежний.

Чем мать и дед грустней и безнадежней,

Тем веселей сестры смеется рот.

«Ну, говори, сестра!»

И вот сестра разводит,

Раскрыв, как Библию, пузатый «Капитал»,

Ни при какой погоде

Я этих книг, конечно, не читал.

Какого ж я рожна

Орал в стихах, что я с народом дружен?

Моя поэзия здесь больше не нужна,

Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

Как есть, все принимаю.

Готов идти по выбитым следам.

Отдам всю душу октябрю и маю,

Но только лиры милой не отдам.

Где обсыпан розами порог,

Там живет задумчивая пери.

В Хороссане есть такие двери,

Но открыть те двери я не мог.

Поэт пытался отдать душу «октябрю и маю», понять и принять новую действительность, но в таких стихах последних лет его жизни, как «Ответ», все отчетливее звучат погребальные ноты:

Но видишь не постель,

И – что тебя хоронят.

Как будто тысяча

Поет она плакидой –

И нет за гробом

Ни жены, ни друга.

Пытался перебраться в Ленинград, просил друзей найти там несколько комнат для него и сестер. По версии, которая сейчас подвергается сомнению, вскоре по приезде в Ленинград, поселившись в гостинице «Англетер», 28 декабря 1925 года он повесился на веревке от чемодана в своем гостиничном номере.

Сейчас существует множество материалов, пытающихся доказать, что это было убийство. Пока нет оснований утверждать подобное. Время покажет.

Пожалуй, нет смысла копаться во всем этом. Скажу одно: во-первых, дверь была заперта изнутри, во-вторых, один из сторонников версии убийства утверждает, что вопреки экспертам, полоса на лбу не могла быть следом горячей трубы, так как в это время в Ленинграде было тепло (?) и отопление не работало. Помилуй Бог, что Ленинград – южный город, что ли? Накануне Нового года – и отопление не работало?

Много энергии было затрачено на то, чтобы доказать, что последнее стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья» не было написано кровью и не посвящено Вольфу Эрлиху. Эксперты установили – все-таки кровью. А Эрлиха некоторые вообще зачислили в убийцы Есенина.

Впрочем, желающих поразбираться в этом отсылаю к книге Э. Хлысталова «Тайна гостиницы «Англетер» или к другим аналогичным материалам.

Пока версию об убийстве не поддерживает даже самый авторитетный специалист по Есенину – Ю. Прокушев.

Чем больше проходит времени, тем ясней становится общечеловеческое значение поэзии Есенина с ее любовью ко всему живому, неповторимым ощущением связи человека с окружающим миром.

Уходят в туман и меркнут скандальные подробности его похождений, зато высвечивается облик большого поэта, которого А.М. Горький назвал «органом, созданным природой для поэзии».

Если правды жизни не нарушить,

Рубцевать себя по нежной коже,

Кровью чувств ласкать чужие души.

1. Анненков Ю. Дневник моих встреч. С. Есенин // Студ. Меридиан, 1991, № 4.

2. Бакинский В. Вечер с Есениным // Нева, 1988, № 10.

3. Браун Н. О Сергее Есенине. Из воспоминаний // Москва, 1974, № 10.

4. Бухарин Н. Злые заметки // Вопр. лит., 1988, № 8.

5. Гиппиус 3. Судьба Есениных // Лит. учеба, 1992, № 5/6.

6. Как жил Есенин. Мемуарная проза. Воспоминания С. Виноградской, А. Мариенгофа, В. Эрлиха, В. Шершеневича, Н. Вольпин. Челябинск. Южно-Уральское кн. изд-во, 1992.

7. Кошечкин С. Сергей Есенин. Раздумья о поэте. М.: Сов. Россия, 1974.

8. Куняев Ст. и Куняев С. Божья дудка. Жизнеописание Сергея Есенина // Наш современник, 1995, №№ 3-9.

9. Мануйлов В. О Сергее Есенине: Воспоминания 1921-1925 гг. // Звезда, 1972, № 2.

10. Прокушев Ю. Сергей Есенин. Раздумья о поэте. М.: Дет. литер., 1976.

11. Пьяных М. Трагический Есенин // Нева, 1995, № 10.

12. Субботин А. О поэзии и поэтике. Свердловск, Средне-Уральское кн. изд-во, 1979.

13. Толстая С. Последняя жена Есенина: Письма С.А. Есениной-Толстой / УНовый мир, 1995, № 9.

14. Хлысталов Э. Неизвестный Есенин. К биографии поэта // Москва, 1990, №8.

15. Ходасевич В. Некрополь. М.: Согласие, 1997.

16. Чернявский В. Встречи с Есениным // Нов. мир, 1965, № 10.

17. Шкловский В. Из воспоминаний о Сергее Есенине // Юность, 1965, № 10.

18. Юшин П. Поэзия Сергея Есенина 1910 — 1923 гг. М.: Изд-во МГУ, 1966.

19. Янгиров Р. К истории текста автобиографии С. Есенина 1922 года // Лит. обозр., 1996, № 1.