Статьи, заметки, ответы на вопросы анкет » Ярославны плачут

«Внимая ужасам войны» [1] , в унисон зазвенели струны больших и малых поэтов. На страницах газет и журналов пестреют имена Бальмонта, Брюсова, Сологуба, Городецкого, Липецкого [2] и др. Все они трогают одинаковую струну «грянувшего выстрела». Даже «сладко лиричный» Цензор заплясал под солдатскую песню [3] .

Я не стану останавливаться на разборе этих поэтов, перейду прямо к определению того, что дали нам женщины-поэтессы.

Этих избранниц у нас очень немного. И они большею частью закатывались «золотой звездой» на расцвете своего таланта, как Мирра Лохвицкая. [4] Мы еще не успели забыть и «невесту в атласном белом платье» Надежду Львову [5] , но, не уклоняясь от своей цели, я буду продолжать мотать тот клубок мыслей, который я начал.

Плачут серые дали об угасшей весне, плачут женщины, провожая мужей и возлюбленных на войну, заплакала и Зинаида X. [6] Плачет, потому что:

Не хочет признать неизбежность холодной разлуки.

И плачет, безумное, полное гнева и муки. [7]

Но это еще ничего. Хорошо плакать, когда нечего бояться за свои слезы, но вот плачет молодая замужняя женщина, у которой за спиной свекровь, а спереди: «Новую сплетню готовя, две ядовитые дамы» [8] .

Она плачет без слез, плачет сердцем, а сердце плачет кровью. Разве не больно на слова милого «Завтра наш полк выступает» «молча к стене прислониться».

Нет, очень больно.

Это ведь та самая плачет, которую «выдавала матушка далече замуж» [9] .

Зинаида X. не выступила с кличем: «На войну!» Она поет об оставшихся, плачет об ушедшем на войну и в этих слезах прекрасна, как «Ярославна».

Пусть «так надо. так надо». Но она за свою малую просьбу у судьбы с этим смириться не хочет.

Плачет Щепкина-Куперник [10] . ее слезы тоже слезы оставшейся возлюбленной!

Просижу я всю ночь напролет.

Всю-то долгую зимнюю ночку

Сон усталых очей не сомкнет.

Сердце мое надрывается.

Кровью оно обливается.

Что я могу еще дать?

Только плакать, молиться и ждать.

Это плачет швея за работой, и ее берет раздумье:

Уж немного осталося мне.

Ах, кому ты придешься, обнова,

На далекой, на страшной войне?

Кто тебя, как под праздник, наденет,

Собираясь бестрепетно в бой,

Или после окопов заменит

Всю измокшую ветошь тобой?

Жутко становится от представления, как эту белоснежную холщовую рубаху смочит алая кровь.

Но тихой нежной лермонтовской колыбельной песней веет от слов [11] :

Но с надеждой в работу мою

Я с молитвой Царице Небесной

Образок освященный зашью.

Но дальше снова слышна печаль, может быть, этот белый холст прикроет ее милого грудь. Но эту сентиментальность она побивает твердым решением:

Для него пусть другая сошьет.

Он не останется неприкрытым, потому что она знает:

Наклоняются нынче к шитью,

И дрожит в них душа, замирая,

О любимых далеких в бою.

Но Щепкина-Куперник плачет вообще. Но ее слезы больше слезы матери. Она по большей части томится «в безутешном ожидании» и молится перед [12] иконой. Ее вздохи — вздохи матери Андрия и Остапа [13] , и она, грустная, с заплаканными глазами, молится о их спасении.

Тихо взгрустнула «у воинского поезда» Белогорская, отдала дань серым шинелям, как женщина, поклонилась до земли и прошептала: «Вы уезжаете».

Как раненая птица в крови.

Я подслушал, как плачут Ярославны. Но я и услышал, как загремели с призывом Жанны д’Арк. Лишь только разнеслись наши победы казаков, как по струнам своей лиры ударила Любовь Столица [14] .

И неси с победной пикой

В глубь чужих туманных стран

Дух наш орлий, взгляд соколий,

Золотую птицу воли

Из земли младых славян!

Громко крикнула Мария Трубецкая [15] :

Могучий голос зазвенел, как набат:

Эта Жанна д’Арк предлагает встать всем поэтам в общем кличе и служить той святыне, за которую