Brief an die Mutter

Auch ich lebe noch. Sei mir gegrüßt!

Daß sich über deiner kleinen Kate

Stets am Abend jenes Licht ergießt!

Schreiben mir, daß du in siecher Sorge

Über mich in tiefen Kummer fällst,

Daß du auf und abläufst oft im Dorfe

Im verblichnen, abgetragnen Pelz.

Und im abendlichen, blauen Dunkel

Siehst du ein ums andre Mal nur wie

Mir bei Schlägereien in Spelunken’s

Messer unters Herz gestoßen wird.

Laß doch, traute Mutter, solche Greuel,

Die bedrückend dir vor Augen stehn;

Bin noch nicht so’n abgeharmter Säufer,

Daß ich stürbe, ohne dich zu sehn.

Zärtlich bin ich noch, genau wie früher,

Und ich denk mir ständig Wege aus,

Wie ich aus der rauhen Schwermut wieder

Heimkehrn kann in unser enges Haus.

Werde kommen, wenn der weiße Garten

Frühlingshaft die Zweige von sich streckt.

Doch dann weck mich nicht wie vor acht Jahren,

Als du mich fruh morgens schon geweckt.

Das, was ausgetraumt ist, laß es ruhen,

Ruhre nicht an das, was längst entschwand,-

Allzu fruh hab ich vergebne Mühen

Und Verlust erfahren und gekannt.

Und belehr mich nicht, ich solle beten!

Sinnlos! Dorthin führt kein Weg zuruck.

Du nur bist mein Schutz und Trost in Noten,

Du nur bist mein abendliches Licht.

Laß es doch, daß du in siecher Sorge

Über mich in tiefen Kummer fällst.

Lauf nicht auf und ab so oft im Dorfe

Im verblichnen, abgetragnen Pelz

Да! Теперь решено. Без возврата

Я покинул родные поля.

Уж не будут листвою крылатой

Надо мною звенеть тополя.

Низкий дом без меня ссутулится,

Старый пес мой давно издох.

На московских изогнутых улицах

Умереть, знать, судил мне бог.

Я люблю этот город вязевый,

Пусть обрюзг он и пусть одрях.

Золотая дремотная Азия

Опочила на куполах.

А когда ночью светит месяц,

Когда светит. черт знает как!

Я иду, головою свесясь,

Переулком в знакомый кабак.

Шум и гам в этом логове жутком,

Но всю ночь напролет, до зари,

Я читаю стихи проституткам

И с бандитами жарю спирт.

Сердце бьется все чаще и чаще,

И уж я говорю невпопад:

«Я такой же, как вы, пропащий,

Мне теперь не уйти назад».

Низкий дом без меня ссутулится,

Старый пес мой давно издох.

На московских изогнутых улицах

Умереть, знать, судил мне бог.

До свиданья, друг мой, до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,

Не грусти и не печаль бровей, –

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

Над окошком месяц. Под окошком ветер.

Облетевший тополь серебрист и светел.

Дальний плач тальянки, голос одинокий –

И такой родимый, и такой далекий.

Плачет и смеется песня лиховая.

Где ты, моя липа? Липа вековая?

Я и сам когда-то в праздник спозаранку

Выходил к любимой, развернув тальянку.

А теперь я милой ничего не значу.

Под чужую песню и смеюсь и плачу.

Письмо матери

Жив и я. Привет тебе, привет!

Пусть струится над твоей избушкой

Тот вечерний несказанный свет.

Пишут мне, что ты, тая тревогу,

Загрустила шибко обо мне,

Что ты часто ходишь на дорогу

В старомодном ветхом шушуне.

И тебе в вечернем синем мраке

Часто видится одно и то ж:

Будто кто-то мне в кабацкой драке

Саданул под сердце финский нож.

Ничего, радная! Успокойся.

Это только тягостная бредь.

Не такой уж горький я пропойца,

Чтоб, тебя не видя, умереть.

Я по-прежнему такой же нежный

И мечтаю только лишь о том,

Чтоб скорее от тоски мятежной

Воротиться в низенький наш дом.

Я вернусь, когда раскинет ветви

По-весеннему наш белый сад.

Только ты меня уж на рассвете

Не буди, как восемь лет назад.

Не буди того, что отмечталось,

Не волнуй того, что не сбылось, –

Слишком раннюю утрату и усталость

Испытать мне в жизни привелось.

И молиться не учи меня. Не надо!

К старому возврата больше нет.

Ты одна мне помощь и отрада,

Ты одна мне несказанный свет.

Так забудь же про свою тревогу,

Не грусти так шибко обо мне.

Не ходи так часто на дорогу

В старомодном ветхом шушуне.

Verstreu, Harmonika. Lange. weile.

In Strömen fließen die Finger dahin.

Trink mit mir, die räudige Schnalle,

Sie guckten dich aus, dich mal ranzunehmen —

Mir schnürts die Kehle.

Was glotzt du so blau, mit spritzenden Tränen?

Eins auf die Fresse gefällig?

Für Kleingärten taugst du, als Vogelscheuche,

Die Raben zu schrecken.

Was quälst du mich so, wie eine Seuche,

Du bist zum Verrecken.

Verstreu Harmonika, immer wieder.

Sing, Zecke, sing.

Die mit den Titten da wäre mir lieber, —

Unter den Weibern bist du nicht die erste,

Die ich benedeit.

Aber mit so einer solchen Berserke

Kam’s sonst nicht so weit.

Je tiefer der Schmerz, desto voller die Töne,

Hier so wie dort.

Nein, ich nehme mir noch nicht das Leben.

Zum Teufel, mach fort!

Von euch, dieser larmenden Hundemeute,

Mach ich mich bald frei.

Schätzchen, sieh, du bringst mich zum Weinen,