Сергей Есенин — стихи о родине
Гой ты, Русь, моя родная,
Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты — в ризах образа.
Не видать конца и края —
Только синь сосет глаза.
Я смотрю твои поля.
А у низеньких околиц
Звонно чахнут тополя.
По церквам твой кроткий Спас.
И гудит за корогодом
На лугах веселый пляс.
На приволь зеленых лех,
Мне навстречу, как сережки,
Прозвенит девичий смех.
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
Край любимый! Сердцу снятся
Край любимый! Сердцу снятся
Скирды солнца в водах лонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.
Резеда и риза кашки.
И вызванивают в четки
Ивы — кроткие монашки.
Гарь в небесном коромысле.
С тихой тайной для кого-то
Затаил я в сердце мысли.
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.
Край ты мой заброшенный
Край ты мой заброшенный,
Край ты мой, пустырь,
Лес да монастырь.
А и всех-то пять.
Крыши их запенились
Ветер плесень сизую
Как метель, черемуха
Жисть твоя и быль,
Что под вечер путнику
Не вернусь я в отчий дом
Не вернусь я в отчий дом,
Вечно странствующий странник.
Об ушедшем над прудом
Пусть тоскует коноплянник.
Обо мне поют крапивой,–
Брызжет полночью дуга,
Даже шапки не докинуть.
Песне тайна не дана,
Где ей жить и где погинуть.
В отчий дом ведут дороги.
Повезут глухие дроги
Поговорка есть в народе:
Даже пес в хозяйский двор
Издыхать всегда приходит.
Жил и не́ жил бедный странник…
В синий вечер над прудом
О Русь, взмахни крылами
О Русь, взмахни крылами,
Поставь иную крепь!
С иными именами
ВС.А. Т иная степь.
Меж телок и коров,
Идет в златой ряднине
Твой Алексей Кольцов.
Уста – вишневый сок.
И вызвездило небо
Из монастырских врат,
Идет одетый светом
Его середний брат.
Он избраздил весь край
И выбрал кличку – Клюев,
Он весь в резьбе молвы,
И тихо сходит пасха
С бескудрой головы.
Кудрявый и веселый,
Такой разбойный я.
Несчетны склоны гор;
Но даже с тайной Бога
Веду я тайно спор.
И на немую дрожь
Бросаю, в небо свесясь,
Из голенища нож.
Идет кольцо других,
И далеко по селам
Звенит их бойкий стих.
Слова трясем с двух пол.
И сродник наш, Чапыгин*,
Певуч, как снег и дол.
Смердящих снов и дум!
На каменное темя
Несем мы звездный шум.
И славить взлетом гнусь –
Уж смыла, стерла деготь
С иными именами
ВС.А. Т иная степь.
Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Теперь в душе печаль, теперь в душе испуг.
И сердце под рукой теперь больней и ближе,
И чувствую сильней простое слово: друг.
Хладеет кровь, ослабевают силы.
Но донесу, как счастье, до могилы
И волны Каспия, и балаханский май.
В последний раз я друга обниму.
Чтоб голова его, как роза золотая,
Кивала нежно мне в сиреневом дыму.
В угасшем скандалисте!
История об Оливере Твисте.
Судьбой своей оплаканы.
Кто крепость знал,
Кому Сибирь знакома.
Знать, потому теперь
О здравье молятся
Всех членов Совнаркома.
Рассказывая сродникам своим,
Глядит на Маркса,
В глаза табачный дым.
Мы все острощены.
Над старым твердо
Вставлен крепкий кол.
С «аминем» ставят
Забыв о днях опасных:
Не в пух, а прямо в прах.
Пятнадцать штук я сам
Да столько ж каждый,
Всякий наш монах».
Но эту дикость, подлую и злую,
Я на своем недлительном пути
У них есть хлеб,
Они с молитвами
И благостны и сыты.
Но есть на этой
Что всеми добрыми
И злыми позабыты.
Снуют средь штатов без призора.
Бестелыми корявыми костьми
Товарищи, сегодня в горе я,
Проснулась боль в угасшем скандалисте.
История об Оливере Твисте.
Несчастный и худой,
Но если б встали все
То были б тысячи
И наш Некрасов в них,
В них даже Троцкий,
Ленин и Бухарин.
Не потому ль мой грустью
И вся земная слава.
Мой горький, буйный стих
Для всех других —
Как смертная отрава.
Ночующим в котлах,
Кто спит порой в сортире.
Хотя б прочтут в стихах,
Что есть за них
Обиженные в мире.
На перекличке дружбы многих нет.
Я вновь вернулся в край осиротелый,
В котором не был восемь лет.
Той грустной радостью, что я остался жив?
Здесь даже мельница — бревенчатая птица
С крылом единственным — стоит, глаза смежив.
А те, что помнили, давно забыли.
И там, где был когда-то отчий дом,
Теперь лежит зола да слой дорожной пыли.
Вокруг меня снуют
И старые и молодые лица.
Но некому мне шляпой поклониться,
Ни в чьих глазах не нахожу приют.
Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый