Стихи про бурю

Буря на небе вечернем,

Моря сердитого шум —

Буря на море и думы,

Много мучительных дум

Буря на море и думы,

Хор возрастающих дум —

Чёрная туча за тучей,

Моря сердитого шум.

Ветер воет и свистит.

Буря страшная ревёт,

Буря крышу с дома рвёт.

Крыша гнётся и грохочет.

Буря плачет и хохочет.

Злится буря, точно зверь,

Лезет в окна, лезет в дверь.

реет Буревестник, черной молнии подобный.

То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и —

тучи слышат радость в смелом крике птицы.

В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в

победе слышат тучи в этом крике.

Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его

готовы спрятать ужас свой пред бурей.

И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой

жизни: гром ударов их пугает.

Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах. Только гордый

Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!

Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к

высоте навстречу грому.

Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот

охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой

злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.

Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает

тучи, пену волн крылом срывает.

Вот он носится, как демон, — гордый, черный демон бури, — и смеется, и

рыдает. Он над тучами смеется, он от радости рыдает!

В гневе грома, — чуткий демон, — он давно усталость слышит, он уверен,

что не скроют тучи солнца, — нет, не скроют!

Ветер воет. Гром грохочет.

Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы

молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая,

отраженья этих молний.

— Буря! Скоро грянет буря!

Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно

морем; то кричит пророк победы:

— Пусть сильнее грянет буря.

А море злей и злей бурлит,

И пена плещет на гранит —

То прянет, то отхлынет прочь.

Его шипучая волна

Так тяжела и так плотна,

Как будто в берег бьет чугун.

Всесилен и неумолим,

Трезубцем пригрозя своим,

Готов воскликнуть: «Вот я вас!»

С золотистых веток полетела пыль.

Зашумели ветры, охнул лес зеленый,

Зашептался с эхом высохший ковыль.

Понагнулись ветлы к мутному стеклу

И качают ветки, голову понуря,

И с тоской угрюмой смотрят в полумглу.

И ревет сердито грозная река,

Подымают брызги водяные кручи,

Словно мечет землю сильная рука.

Над морем и скрыли блистательный день.

И в синюю бездну спустилась глубоко

И в ней улеглася тяжёлая тень;

Но бездна морская уже негодует,

Ей хочется света, и ропщет она,

И скоро, могучая, встанет, грозна,

Пространно и громко она забушует.

Полки она строит из водных громад,

И вал-великан, головою качая,

Становится в ряд, и ряды говорят;

И вот, свои смуглые лица нахмуря

И белые гребни колебля, они

Идут. В чёрных тучах блеснули огни,

И гром загудел. Начинается буря.

В одежде белой над волнами

Когда, бушуя в бурной мгле,

Играло море с берегами,

Когда луч молний озарял

Ее всечасно блеском алым

И ветер бился и летал

С ее летучим покрывалом?

Прекрасно море в бурной мгле

И небо в блесках без лазури;

Но верь мне: дева на скале

Прекрасней волн, небес и бури.

Я, сонный, был предан всей прихоти волн.

Две беспредельности были во мне,

И мной своевольно играли оне.

Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы,

Окликалися ветры и пели валы.

Я в хаосе звуков лежал оглушён,

Но над хаосом звуков носился мой сон.

Он веял легко над гремящею тьмой.

В лучах огневицы развил он свой мир —

Земля зеленела, светился эфир,

Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,

И сонмы кипели безмолвной толпы.

Я много узнал мне неведомых лиц,

Зрел тварей волшебных, таинственных птиц,

По высям творенья, как бог, я шагал,

И мир подо мною недвижный сиял.

Но все грёзы насквозь, как волшебника вой,

Мне слышался грохот пучины морской,

И в тихую область видений и снов

Врывалася пена ревущих валов.

Реет между чёрных волн;

Белы горы идут мимо,

В шуме их – надежд я полн.

Гасит над моей главой?

Чья рука за твёрдый камень

Малый чёлн заводит мой?

Без Которого и влас

Не погибнет мой единый,

Ты меня от смерти спас!

Весь мой дух Тебе открыт;

В сонм вельмож меня поставил, —

Будь средь них мой Вождь и Щит.

Ты крепче прижмися к груди моей».

– «О милый, милый, небес не гневи,

Ах, время ли думать о грешной любви!»

– «Мне сладок сей бури порывистый глас,

На ложе любви он баюкает нас».

– «О, вспомни про море, про бедных пловцов,

Господь милосердый, будь бедным покров!»

– «Пусть там, на раздолье, гуляет волна,

В сей мирный приют не ворвется она».

– «О милый, умолкни, о милый, молчи,

Ты знаешь, кто на? море в этой ночи?»

И голос стенящий дрожал на устах,

И оба, недвижны, молчали впотьмах.

Гроза приутихла, ветер затих,

Лишь маятник слышен часов стенных, –

Над ними лежал таинственный страх.

Вдруг с треском ужасным рассыпался гром

И дрогнул в основах потрясшийся дом.

Вопль детский раздался, отчаян и дик,

И кинулась мать на младенческий крик.

Но в детский покой лишь вбежала она,

Вдруг грянулась об пол, всех чувств лишена.

Под молнийным блеском, раздвинувшим мглу,

Тень мужа над люлькой сидела в углу.

Величавый возглас волн.

Близко буря. В берег бьётся

Чуждый чарам чёрный чёлн.

Чёлн томленья, чёлн тревог,

Бросил берег, бьется с бурей,

Ищет светлых снов чертог.

Отдаваясь воле волн.

Месяц матовый взирает,

Месяц горькой грусти полн.

Ропщет море. Мрак растет.

Чёлн томленья тьмой охвачен.

Буря воет в бездне вод.

Мать, над колыбелью

Над окном деревья

Нежно мать глядела;

Тихо песню пела:

Мой малютка дремлет

Сладко в колыбели.

Не буди ребёнка;

Впереди, быть может,

И не раз забота

Сон его встревожит».

Вот гроза стихает;

Сон твой охраняет.

И откроешь глазки,

Снова встретишь солнце,

И любовь, и ласки!

И парус поможет и киль.

Гораздо трудней не свихнуться со скуки

И выдержать полный штиль.

Заносит буря неясный путь.

А ивы гнутся над головою,

Скрипят и стонут — не отдохнуть.

Бегу от бури, от помрачении.

И вдруг я вспомню твое лицо,

Игру заката во мгле вечерней,

В лучах заката твое кольцо.

Глухому плеску на дне оврага,

И спящей вербе, и ковылю

Я, оставаясь, твердил из мрака

Одно и то же: — Люблю, люблю!

Заносит буря безлюдный путь.

И стонут ивы над головою,

И воет ветер — не отдохнуть!

Куда от бури, он непогоды

Я вспоминаю былые годы

Дуйте что есть мочи!

Вихри, вьюги и бураны,

Разыграйтесь к ночи!

В облаках трубите громко,

Вейтесь над землею.

Пусть бежит в полях поземка

В старой, порванной шапке-ушанке.

Угорел на трубе сорванец-воробей

И сказал купырю на полянке:

— Купырь-трава, покачай воробья!

На трубе голова разболелась моя.

А купырь шелестит потихоньку в ответ:

— Как тебя покачать, если ветра нет?

Поднебесье кругом облетел воробей.

Стал он ветер просить: — Хоть немножко повей!

Шепчет легонький ветер спросонья в ответ:

— Как мне дуть, воробей, если бури нет?

Полетел воробей из последних сил.

— Почему не бушуешь? — у бури спросил.

Чуть дыша, говорит ему буря в ответ:

— Как же мне бушевать, если грома нет?

Облетел воробей поднебесье кругом.

— Почему не гремишь? — стал он спрашивать гром.

Легкий гром прогремел тихо-тихо в ответ:

— Как мне, грому, греметь, если молнии нет?

Облетел поднебесье кругом воробей.

Просит молнию: — Ну-ка, сверкни поскорей!

— Будь по-твоему! — молвила молния.

Воробьиную просьбу исполню я!

— Пых! — И молния в небе сверкнула огнем.

— Трах-тах-тах! Тарарах! — отозвался ей гром.