«Своеобразие языка поэзии Есенина». 5–11-й класс

“Тихо льётся с клёнов медь густая, отзвенели жаворонки всласть…”, — что это? Музыка? Стихи? Песня?

Да, я слышу в этих трогательно нежных словах и мелодию осени, и плавный, в тон музыке, ритм стиха, и мотив грустной песни о чём-то уходящем…

Видите, одна строка рождает столько чувств, раздумий, а сколько образов возникает в мыслях!

Это приятно, как-то тревожно и умиротворённо вторгается в мир человека. Это – есенинское: его мир, его чувства, его настроение. Что может быть интереснее, загадочнее, к чему так может потянуться пытливая человеческая душа, как ни к поэзии талантливо одарённого поэта?!

Мне хочется рассказать о языке Есенина. Я люблю Есенина за то, что подарил он миру свою звонкую чистую лиру, воспев в своих стихах человеческое, привязанность к родимому дому, к родной земле с запахами свежескошенного сена, с запахами душистых от знойного дня вечерних закатов.

Люблю его за “звонкие, голосистые” стихи, по словам Блока. Сама я бы сказала о его стихах, что они голубые и какие-то незащищённые, по-детски порой наивные, нежные, искренние. Они заставляют трепетно биться сердце, “ощущать” любовь к своей маленькой родине, к тому месту, где ты родился, где памятно всё: дом с сосновым крыльцом, колодец с чистой родниковой водой, белые берёзы, посаженные в день твоего рождения – всё это воспето рязанским пареньком и входит в мир души навечно, пока бьётся сердце:

Синий май, заревая теплынь.

Не прозвякнет кольцо у калитки…

Не о сегодняшнем ли майском дне, не о моём ли доме, где у крыльца “черёмуха в белой накидке” писал Сергей Александрович восемьдесят с лишним лет назад? Цветёт сейчас черёмуха, ажурно заглядывая в окно, вея сладким тонким ароматом…

О Есенине хочется говорить именно весной, потому что его поэзия – весенняя, обновляющая человека, и такая понятная:

Там, где капустные грядки

Красной зарёй поливает восток,

Кленёночек маленький матке

Зелёное вымя сосёт.

Разве это не о человеческом, не об извечном материнстве, не о вечности бытия.

Это и будет моё вступление, объясняющее любовь к поэту “золотой бревенчатой избы”, по-моему, эта тема занимает видное место в его творчестве и жизни.

А теперь поговорим о своеобразии его языка в поэзии.

Своеобразие языка его поэзии (по мнению М.М.Бахтина, прочитавшего лекцию в 1927 году о творчестве С.Есенина), является соединение народного с литературным. Здесь он приближается к стихам Блока, посвящённым Родине. Отличает его от Блока наличие более областного, крестьянского элемента: “Утром, в ржаном закуте…”.

Слова Есенина в поэзии, в контексте преображаются. Это достигается характером его метафоры. Метафора Есенина близка к блоковской. Она предметная, стремится выдвинуть предмет:

Тихо в чаще можжевеля по обрыву,

Осень – рыжая кобыла – чешет гриву…

От такой метафоры предмет – осень выступает выпукло, образно, даже осязаемо.

Но вместе с тем Есенин добивается громадной “вживаемости” своей поэзии в сознание читателя через такой приём, как сближение “низких” предметов с “высокими”. Никаких инстанций между ними нет. Низкие предметы он берёт без самого низкого оттенка, а предметы высокие берёт в том стиле, где не выступает их высокая сторона.”В символе более высоком даётся его преломление в предмете, а низкий изымается из прозаического контекста, возводится выше своего обычного ранга.

В хате нет всего того, что делает её низкой, нет пауков, тараканов; солнце же даётся не само по себе – величавое светило – а проникшее в избу или отражённое в луже. Здесь разница с Блоком, у которого высокое ещё выше, а низкое ещё ниже”.

У Есенина равнодостойность, содружество предметов, а не резкий мезальянс: “Покатились глаза собачьи золотыми звёздами в снег”.

Прозаическое — собачьи глаза и космически высокое – золотые звёзды – равноправно соседствуют и взаимопроникают.

Или: “Показался ей месяц над хатой одним из её щенков”.

С языком связана и ритмика. В одном случае она лёгкая, в другом высокая. Одно слово легко скользит, другое тяжело, медленно плетётся вперёд:

“Принимаю – приди и явись,

Всё явись, в чём есть боль и отрада…

Мир тебе, отшумевшая жизнь,

Мир тебе, голубая прохлада”.

Эти мысли, облечённые в метафору и эпитеты, — щемящая умиротворённость – тяжеловато “ползут” по строчкам и так же тяжело “заползают” в душу, наполняя её тревогой, напоминая о бренности жизни.

Тот, кто видел хоть однажды

Этот край и эту гладь,

Тот почти берёзке каждой

Ножку рад поцеловать.

Стихи идут легко, а единственная метафора обогащает строфу, наполняет её богатым смыслом: усиливается патриотическое чувство, через интимное – патриотическое.

Что и говорить…Есенин – это ведь и широкое поле во все глаза, это и тёмная кромка леса у горизонта, по краю того поля, это – тонкий молодой месяц над тёмной кромкой того леса…И конечно же, “дальний плач тальянки, голос одинокий – и такой родимый, и такой далёкий”.

Эпитеты, они тоже чисто есенинские, оценочные, символы-эпитеты (голос одинокий), согретые его теплом, несущие в себе эмоциональное начало автора.

Главной темой поэзии Есенина является тема деревни, в центре которой стоит изба и избяная жизнь, космически “высокие” ценности воплощаются в образе избяной линии, переводятся на избяной язык, надо всем доминируют сложные и тонкие отношения между вещами избы, например, с образом печи. И у Клюева, например, современника Есенина, избяной мир. Но если у Клюева в печи дан символ мирового космического целого, избяной религии, имеющей мифологическое значение, то у Есенина преобладают лирические тона. Поэтому его поэзия интимна и человечна.

Пахнет рыхлыми драчёнами,

У порога в дёжке квас.

Над печурками точёными

Тараканы лезут в паз.

Во втором периоде творчества преобладает городская тема. Мастерство поэта стало выше. Он научился в глубоко личном отражать общее социальное явление: уход старой России, которую он любил. Это сказалось в языке. Появилось много символов, какой-то даже “неразберихи”, цыганщины в языке, символическое углубление.

Милый, милый, смешной дуралей,

Ну куда он, куда он гонится?

Неужель он не знает, что живых коней

Победила стальная конница?

Вслушайтесь в мелодию следующих строк:

Несказанное, синее, нежное.

Синее – синий – любимый цвет Есенина – и ещё голубой. Эти цвета-символы усиливают ощущение необъятности голубых просторов России (“синь, упавшая в реку”, “ на небесном синем блюде”, “летний вечер голубой”, “заметался пожар голубой”).

Эпитеты, сравнения, метафоры в лирике Есенина существуют не сами по себе, а чтобы полнее раскрыть мысль, содержание. Реальность, конкретность, осязаемость характерны для образного строя языка поэта. Стремление к овеществлению образа – один из важных моментов своеобразия его стиля.

Вспомним есенинский месяц. Он резвится в поле: “ягнёночек кудрявый – месяц гуляет в голубой траве”, радуется скорому приходу зимы: “рыжий месяц жеребёнком запрягался в наши сани”, купается в реке: “а месяц будет плыть и плыть, роняя вёсла по озёрам”.

Есенин часто прибегает к приёму олицетворения: “вербы – плачут”, “тополя – шепчут”, “туча кружево в роще связала”, “пригорюнились девушки-ели”, “плачет метель, как цыганская скрипка”.

В его поэзии нас покоряет удивительная гармония чувства и слова, мысли и образа. “Это моя особенность, и поэтому у меня можно учиться так же, как я могу учиться чему-нибудь другому у других”, — говорил Есенин.

Вот пример дивного соединения чувства со словом. Когда я читаю эти строки, меня охватывает какая-то обволакивающая чистота, что-то шепчущее, трепетное разливается везде, и создаётся это, по-моему, необычностью соседствующих рядом слов, эпитетов:

Свищет ветер, серебряный ветер, в шёлковом шелесте снежного шума.

Эти строки меня волнуют, как волнует одна строка из тургеневского романса “В дороге”. Вот она.

“Слушая говор колёс неустанных, глядя задумчиво в небо широкое”. Небо не высокое, не далёкое, а широкое. Как это ёмко, необычно и очень поэтично, а значит и влечёт к размышлению, порождает образные видения.

Всё есть в словаре Есенина: и фольклорные, и библейские выражения, и просторечия: “старый кот к махотке крадётся”, и вульгарно-бранные выражения, стилистически сниженные выражения, характерные для цикла “Москва кабацкая” — не буду приводить примеры – этот цикл не к душе, он вызывает во мне щемящее чувство, боль за человека. Есенин здесь очень молод, и я представляю, как обидно ему за самого себя, что “годы молодые с забубенной славой отравил он…горькою отравой”, что “были синие глаза, а теперь поблёкли”.

Нельзя не сказать и о фразеологии в поэзии Есенина. Особенно она широко используется в воспевании Руси советской:

Я буду воспевать всем существом в поэте

Шестую часть земли

Чтобы выразить деревенский уклад, образ матери поэт употребляет просторечно-бытовые фразеологизмы. Эти обороты выполняют оценочно-характеристическую функцию:

Теперь сплошная грусть,

Живём мы, как во тьме,

У нас нет лошади.

Но если б был ты в доме,

У Есенина много фразеологических единиц в “Песнях” его. В них много устойчивых штампов, принадлежащих к сугубо эпистолярному жанру. Они придают всему повествованию подлинное звучание письма: “И вот теперь я сообщить вам мчусь, каков я был, и что со мною сталось!”

“Письма” вбирают в себя и разговорно-бытовую фразеологию, с помощью которой поэт делится своими огорчениями, сокровенными думами и радость вновь обретённого счастья:

Не такой уж горький я пропойца,