Сергей есенин стихи с матом
24.01.2018Жизнь и творчество Есенина
24.01.2018Тексты песен на стихи Сергея Есенина
Устал я жить в родном краю
В тоске по гречневым просторам,
Покину хижину мою,
Уйду бродягою и вором.
Искать убогое жилище.
И друг любимый на меня
Наточит нож за голенище.
Обвита желтая дорога,
И та, чье имя берегу,
Меня прогонит от порога.
Чужою радостью утешусь,
В зеленый вечер под окном
На рукаве своем повешусь.
Нежнее головы наклонят.
И необмытого меня
Под лай собачий похоронят.
Роняя весла по озерам.
И Русь все так же будет жить,
Плясать и плакать у забора.
Ты жива ещё, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
Часто видится одно и то ж —
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.
Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.
Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Не волнуй того, что не сбылось, —
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня — не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне,
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
Отговорила роща золотая
Берёзовым, весёлым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Пройдёт, зайдёт и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.)
А журавлей относит ветер вдаль.
Я полон дум о юности весёлой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костёр рябины красной,
Но никого не может он согреть.
От желтизны не пропадёт трава.
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.)
Сгребёт их все в один ненужный ком.
Скажите так. что роща золотая
Отговорила милым языком.)
Берёзовым, весёлым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Я обманывать себя не стану,
Залегла забота в сердце мглистом.
Отчего прослыл я шарлатаном?
Отчего прослыл я скандалистом?
Не злодей я и не грабил лесом,
Не стрелял несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою лёгкую походку.
Каждая задрипанная лошадь
Головой кивает мне навстречу.
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит.
В глупой страсти сердце жить не в силе, —
В нём удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать свой лучший галстук.
Прояснилась омуть в сердце мглистом.
Оттого прослыл я шарлатаном,
Оттого прослыл я скандалистом.
Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Сердце, тронутое холодком.
И страна берёзового ситца
Не заманит шляться босиком.
Расшевеливаешь пламень уст.
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств!
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Тихо льётся с клёнов листьев медь.
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Над окошком месяц. Под окошком ветер.
Облетевший тополь серебрист и светел.
Дальний плач тальянки, голос одинокий —
И такой родимый, и такой далёкий.
Где ты, моя липа, липа вековая?
Я и сам когда-то в праздник спозаранку
Выходил к любимой, развернув тальянку.
Под чужую песню и смеюсь и плачу.
Над окошком месяц. Под окошком ветер.
Облетевший тополь серебрист и светел.
Я по первому снегу бреду
В сердце ландыши вспыхнувших сил.
Вечер синею свечкой звезду
Над дорогой моей засветил.
В чаще ветер поет иль петух?
Может, вместо зимы на полях
Это лебеди сели на луг.
Греет кровь мою легкий мороз!
Так и хочется к телу прижать
Обнаженные груди берез.
О веселье оснеженных нив.
Так и хочется руки сомкнуть
Над древесными бедрами ив.
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.
С алым соком ягоды на коже,
Нежная, красивая, была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.
Зерна глаз твоих осыпались, завяли,
Имя тонкое растаяло, как звук,
Но остался в складках смятой шали
Запах меда от невинных рук.
В тихий час, когда заря на крыше,
Как котенок, моет лапкой рот,
Говор кроткий о тебе я слышу
Водяных поющих с ветром сот.
Пусть порой мне шепчет синий вечер,
Что была ты песня и мечта,
Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи —
К светлой тайне приложил уста.
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилсь ты мне навсегда.
Видно, так заведено навеки —
К тридцати годам перебесясь,
Все сильней, прожженные калеки,
С жизнью мы удерживаем связь.
И земля милей мне с каждым днем.
Оттого и сердцу стало сниться,
Что горю я розовым огнем.
И недаром в липовую цветь
Вынул я кольцо у попугая —
Знак того, что вместе нам сгореть.
Сняв с руки, я дал его тебе,
И теперь, когда грустит шарманка,
Не могу не думать, не робеть.
И на сердце изморозь и мгла:
Может быть, кому-нибудь другому
Ты его со смехом отдала?
Он тебя расспрашивает сам,
Как смешного, глупого поэта
Привела ты к чувственным стихам.
Только горько видеть жизни край.
В первый раз такого хулигана
Обманул проклятый попугай.
Мне осталась одна забава
Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — и весёлый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
Ах! какая смешная потеря,
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в бога верил,
Горько мне, что не верю теперь.
Всё сжигает житейская мреть.
И похабничал я, и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.
Дар поэта — ласкать и карябать,
Роковая на нём печать.
Розу белую с чёрной жабой
Я хотел на земле повенчать.
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.
Вот за это веселие мути,
Отправляясь с ней в край иной,
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной, —
За неверие в благодать
Положить меня в русской рубашке
Под иконами умирать.
Москва
Да! Тепеpь pешено. Без возвpата
Я покинул pодные поля.
Уж не будут листвою кpылатой
Hадо мною звенеть тополя.
Cтаpый пес мой давно издох.
Hа московских изогнутых улицах
Помеpеть, знать, судил мне бог.
Пусть обpюзг он и пусть одpях.
Золотая дремотная Азия
Опочила на куполах.
Когда светит. чеpт знает как!
Я иду, головою свесясь,
Переулком в знакомый кабак.
Но всю ночь напролет, до зари,
Я читаю стихи пpоституткам
И с бандитами жарю спирт.
И уж я говорю невпопад:
«Я такой же, как вы, пропащий,
Мне теперь не уйти назад».
Cтаpый пес мой давно издох.
Hа московских изогнутых улицах
Умереть, знать, судил мне бог.
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.
Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.
Пусть твои полузакрыты очи
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не очень,
Утопая в дальнем дорогом.
Легкодумна вспыльчивая связь, —
Как случайно встретился с тобою,
Улыбнусь, спокойно разойдясь.
Да и ты пойдешь своей дорогой
Распылять безрадостные дни,
Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани.)
Ты пройдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь.
И немного наклонившись вниз,
Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер!»
Я отвечу: «Добры вечер, miss».)
И ничто ее не бросит в дрожь, —
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.
Песня панихидная по моей головушке.
А теперь вдруг свесилась, словно неживая.
Промотал я молодость без поры, без времени.
Ночью жесткую подушку к сердцу прижимаю.
В темноте мне кажется — обнимаю милую.
Только знаю — милая никогда не встретится.
Как гитара старая и как песня новая.
Что певалось дедами, то поется внуками.
Все равно любимая отцветет черемухой.
В молодости нравился, а теперь оставили.
Песня панихидная по моей головушке.
А теперь вдруг свесилась, словно неживая.
Отчего луна так светит тускло
На сады и стены Хороссана?
Словно я хожу равниной русской
Под шуршащим пологом тумана.
У цветов спросил я в тихой чаще,
И цветы сказали: «Ты почувствуй
По печали розы шелестящей».
Лепестками тайно мне сказала:
«Шаганэ твоя с другим ласкалась,
Шаганэ другого целовала».
Сердцу — песнь, а песне — жизнь и тело. »
Оттого луна так тускло светит,
Оттого печально побледнела.
На сады и стены Хороссана?
Словно я хожу равниной русской
Под шуршащим пологом тумана.
Несказанное, синее, нежное
(слова Есенина несколько изменены автором песни)
Несказанное, синее, нежное.
Спит мой край после бурь, после гроз,
И душа моя — поле безбрежное —
Дышит запахом меда и роз.
Но того, что прошло, не кляну.
Память тройка коней оголтелая
Сердце держит в невольном плену.
Что случилось, что сталось в стране,
И простим, где нас горько обидели
По чужой и по нашей вине.
Спит мой край после бурь, после гроз,
И душа моя — поле безбрежное —
Дышит запахом меда и роз.
До свиданья, друг мой, до свиданья,
Милый мой, ты у меня в груди.
Обещает встречу впереди.
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
Иль вам нечего больше дать?
Голубого покоя нити
Я учусь в мои кудри вплетать.
Я молчанью у звезд учусь.
Хорошо ивняком при дороге
Сторожить задремавшую Русь.
Бродить по траве одному
И сбирать на дороге колосья
В обнищалую душу-суму.
Песни, песни, иль вас не стряхнуть.
Золотистой метелкой вечер
Расчищает мой ровный путь.
Замирающий в ветре крик:
«Будь же холоден ты, живущий,
Как осеннее золото лип».
В том краю , где желтая крапива
И сухой плетень,
Приютились к вербам сиротливо
Пролегла песчаная дорога
До сибирских гор.
Нипочем ей страх.
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах.
Как судил их рок.
Полюбил я грустные их взоры
С впадинами щек.
Много зла от радости в убийцах,
Их сердца просты,
Но кривятся в почернелых лицах
Что я сердцем чист,
Но и я кого-нибудь зарежу
Под осенний свист.
По тому ль песку,
Поведут с веревкою на шее
И когда с улыбкой мимоходом
Распрямлю я грудь,
Языком залижет непогода
Прожитой мой путь.
Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои в полукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющейся шелк.
Я икал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.
Я не знал, что любовь — зараза,
Я не знал, что любовь — чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.
Пой , мой друг. Напевай мне снова
Нашу прежнюю буйную рань.
Пусть целует она другова,
Молодая красивая дрянь.
Ах, постой. Я ее не ругаю.
Ах, постой. Я ее не кляну,
Дай тебе про себя я сыграю
Под басовую эту струну.
Льется дней моих розовый купол.
В сердце снов золотых сума.
Много девушек я перещупал,
Много женщин в углах прижимал.
Да! Есть горькая правда земли,
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.
Так чего ж мне е ревновать.
Так чего ж мне болеть такому.
Наша жизнь — простыня да кровать.
Наша жизнь — поцелуй да в омут.
Пой же пой! В роковом размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их на х..
Не умру я, мой друг, никогда.
Выткался над озером алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется на душе светло.
Сядем в копны свежие под соседний стог.
Зацелую допьяна, изомну как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет.
Унесу я пьяную до утра в кусты.
И пускай со звонами плачут глухари.
Есть тоска весёлая в алостях зари.
Пряный вечер. Гаснут зори.
По траве ползет туман,
У плетня на косогоре
Забелел твой сарафан.
В чарах звездного напева
Знаю, ждешь ты, королева,
Плавно по небу скользит.
Там, за рощей, по дороге
Раздается звон копыт.
Скачет всадник загорелый,
Крепко держит повода.
Увезет тебя он смело
В чужедальни города.
Слышен четкий храп коня.
Ах, постой на косогоре
Королевой у плетня.
Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой?
Или что увидел? Или что услышал?
Словно за деревню погулять ты вышел.
Утонул в сугробе, приморозил ногу.
Не дойду до дому с дружеской попойки.
Распевал им песни под метель о лете.
Только не опавшим, а вовсю зелёным.
Как жену чужую, обнимал берёзку.
Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело!
Вспомнить, что ли, юность, ту, что пролетела?
Не шуми, осина, не пыли, дорога.
Пусть несётся песня к милой до порога,
Пусть несётся песня к милой до порога.
Ей чужая юность ничего не значит.
Ну, а если значит — проживёт не мучась.
Где ты, моя радость? Где ты, моя участь?
Всё равно не будет то, что было раньше.
За былую силу, гордость и осанку
Только и осталась песня под тальянку.
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
(поется как припев после каждых двух строф)
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею брагой.
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными — кладбища и хаты.)
И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
Что ты одна, сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве.
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.
И стихи бы писать забросил,
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.
Хоть в свои, хоть в чужие дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Не ругайтесь. Такое дело!
Не торговец я на слова.
Запрокинулась и отяжелела
Золотая моя голова.
Нет любви ни к деревне, ни к городу,
Как же смог я ее донести?
Брошу все. Отпущу себе бороду
И бродягой пойду по Руси.
Позабуду поэмы и книги,
Перекину за плечи суму,
Оттого что в полях забулдыге
Ветер больше поет, чем кому.
Провоняю я редькой и луком
И, тревожа вечернюю гладь,
Буду громко сморкаться в руку
И во всем дурака валять.
И не нужно мне лучшей удачи,
Лишь забыться и слушать пургу,
Оттого что без этих чудачеств
Я прожить на земле не могу.
Ты запой мне ту песню,
Что прежде напевала нам старая мать.
Не жалея о сгибшей надежде,
Я сумею тебе подпевать.
Потому и волнуй, и тревожь —
Будто я из родимого дома
Слышу в голосе нежную дрожь.
Вот с такою же песней, как ты,
Лишь немного глаза прикрою —
Вижу вновь дорогие черты.
Что вовек я любил не один
И калитку осеннего сада,
И опавшие листья с рябин.
И не буду забывчиво хмур.
Так приятно и так легко мне
Видеть мать и тоскующих кур.)
Полюбил у берёзки стан,
И её золотистые косы,
И холщовый её сарафан.)
Мне за песнею и за вином
Показалась ты той берёзкой,
Что стоит под родимым окном.)
Звездочки ясные, звезды высокие!
Что вы храните в себе, что скрываете?
Звезды, таящие мысли глубокие,
Силой какою вы душу пленяете?
Что в вас прекрасного, что в вас могучего?
Чем увлекаете, звезды небесные,
Силу великую знания жгучего?
Маните в небо, в объятья широкие?
Смотрите нежно так, сердце ласкаете,
Звезды небесные, звезды далекие!
Вот оно, глупое счастье
С белыми окнами в сад!
По пруду лебедем красным
Плавает тихий закат.
С тенью березы в воде!
Галочья стая на крыше
Служит вечерню звезде.
Там, где калина цветет,
Нежная девушка в белом
Нежную песню поет.
С поля ночной холодок.
Глупое, милое счастье,
Свежая розовость щек!
Несказанное, синее, нежное.
Тих мой край после бурь, после гроз,
И душа моя — поле безбрежное —
Дышит запахом меда и роз.
Я утих. Годы сделали дело,
Но того, что прошло, не кляну.
Словно тройка коней оголтелая
Прокатилась во всю страну.
И пропали под дьявольский свист.
А теперь вот в лесной обители
Даже слышно, как падает лист.
Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?
Все спокойно впивает грудь.
Стой, душа, мы с тобой проехали
Через бурный положенный путь.
Что случилось, что сталось в стране,
И простим, где нас горько обидели
По чужой и по нашей вине.)
Принимаю, что было и не было,
Только жаль на тридцатом году —
Слишком мало я в юности требовал,
Забываясь в кабацком чаду.
Но ведь дуб молодой, не разжелудясь,
Так же гнется, как в поле трава.
Эх ты, молодость, буйная молодость,
Никогда я не был на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нем.
Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнем.
Не ходил в Багдад я с караваном,
Не возил я шелк туда и хну.
Наклонись своим красивым станом,
На коленях дай мне отдохнуть.
Для тебя навеки дела нет,
Что в далеком имени — Россия —
Я известный, признанный поэт.
У меня в душе звенит тальянка,
При луне собачий слышу лай.
Разве ты не хочешь, персиянка,
Увидать далекий синий край?)
Ты меня, незримая, звала.
И меня твои лебяжьи руки
Обвивали, словно два крыла.
Я давно ищу в судьбе покоя,
И хоть прошлой жизни не кляну,
Расскажи мне что-нибудь такое
Про твою веселую страну.
Напои дыханьем свежих чар,
Чтобы я о дальней северянке
Не вздыхал, не думал, не скучал.
И хотя я не был на Босфоре —
Я тебе придумаю о нем.
Все равно — глаза твои, как море,
Голубым колышутся огнем.
Примечание: Куплеты в скобках могут не исполняться.