Уважаемые друзья!

На Change.org создана петиция о создании памятника С. Есенину в Самаре

Приглашаем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись

ЛЕОНОВА Н. Москва в судьбе Сергея Есенина (часть 4)

Москва в судьбе Сергея Есенина

С. Есенин и А. Ганин

С. Есенин и А. Ганин

В ноябре 1924 года по делу «Ордена русских фашистов» был арестован поэт Алексей Ганин… Несмотря на то, что Ганин не таил своих взглядов на власть большевиков, откровенничал со многими литераторами и пытался привлечь их к участию в борьбе против «воинствующей секты изуверов-человеконенавистников», а именно так он характеризовал правящую верхушку, — и Петра Орешина, и Сергея Клычкова, и Пимена Карпова, и Дмитрия Шепеленко, и Ивана Приблудного, — до самых последних дней своих именно Сергей Есенин казнил себя за легкомыслие по отношению к судьбе друга. От портфеля министра просвещения в будущем правительстве освобождённой от ига большевизма России Есенин отказался наотрез, но Павлу Мансурову, давнему своему знакомому, винился перед гибелью в номере «Англетера» (цитирую по «Летописи жизни и творчества С.А. Есенина»): «<…> ты знаешь, меня вызвали в ЧК, я пришёл, и меня спрашивают: вот один молодой человек, попавшийся в «заговоре», и он, его фамилия Ганин, говорит, что он поэт и Вам товарищ. Что Вы на это скажете? Да, я его знаю. Он поэт. А следователь спрашивает, — хороший ли он поэт. И я, говорит Есенин, ответил, не подумав: товарищ ничего, а поэт говенный».

Судьбы поэтов Ганина и Есенина удивительно схожи: оба из крестьян, почти ровесники (Ганин рождения 1893 года), оба служили в военных госпиталях… Даже влюблённость в одну девушку — Зинаиду Райх — не разлучила их: во время совместной поездки в Вологду (на родину Ганина) и на Соловки Ганин стал свидетелем со стороны невесты при венчании Есенина и Райх. О своей неразделённой любви Ганин написал чудное стихотворение «Русалка». Окончательно переехав в Москву в 1923 году, Алексей Ганин активно включился в литературный процесс столицы. Правда, он стал бездомным, как Есенин. Скитался по друзьям, часто ночевал на улицах, голодал и крайне нуждался. Бывало, ночевал и у Есенина, который и сам лишь «гостил» у Галины Бениславской. Бениславская отзывалась о Ганине с неприязнью: «Я его знаю опустившимся, обнаглевшим попрошайкой, озлобленным на весь мир неудачником. <…> Приехал сюда и обозлился, что таких, как он, поэтов, р-р-р-усских «поэтов», не принимают. С его торгашеской психологией он, конечно, ненавидел советскую власть.» Но и Галина Бениславская чувствовала несостоятельность обвинений «дела», понимала, что как организатор тайного общества, Ганин совершенно безопасен. Алексея Ганина арестовали в ноябре 1924 года на Тверской. В кармане у него лежали тезисы «Мир и свободный труд — народам». С группой единомышленников поэт разработал программу спасения России, где выдвинул идею «Великого Земского собора». Он был назван главой организации и обвинён в антисемитской агитации, в призывах к вооружённому восстанию, а его скитания и безденежье объявили уловками конспирации. Ордер на его арест подписал сам Генрих Ягода. По «делу» проходило 14 человек: литераторы, художники, врачи, мелкие служащие и крестьяне, недовольные государственной политикой. Многие из них были приятелями Есенина. Алексей Ганин сошёл с ума от пыток, его расстреляли в числе шести человек в подвалах Лубянки 30 апреля 1925 года. Остальных участников сослали на Соловки. В день гибели Ганина «неожиданно», по словам Бениславской, «сорвавшийся» из Москвы Сергей Есенин прибыл на Кавказ. Предполагается, что кто-то из чекистов-поклонников поэзии предупредил Есенина…

Косточки Ганина упокоены во дворе Яузской больницы (ул. Яузская, 11/6). Знаменитая усадьба И.Р. Баташова, памятник московского классицизма на Швивой горке, неплохо сохранилась. После смерти хозяев в 1878 году здесь открылась больница для чернорабочих, с 1917 года она носит название «Медсантруд». В 20-х годах прошлого века была подведомственной ГПУ, на её территории осуществлялись расстрелы и захоронения, привозили сюда и тела казнённых на Лубянке, неподалёку. Здесь в братской могиле лежит и тело поэта Алексея Ганина. В 1999 году на предположительном месте расстрелов был установлен большой памятный камень с именами жертв красного террора.

С. Есенин и Л. Троцкий

С. Есенин и Л. Троцкий

Это было в августе 1923 года… По Тверской торопливо шагал поэт Сергей Есенин. Он так спешил «мыть голову» перед назначенной встречей с Львом Давидовичем Троцким, что, столкнувшись на улице с Анной Никритиной, женой своего друга Анатолия Мариенгофа, совершенно не заметил записную красавицу Августу Миклашевскую, сопровождавшую Никритину.

Что же мы знаем о встрече Есенина с Троцким? Да, в сущности, очень мало: Троцкий предложил Есенину средства на издание журнала, о котором грезил поэт; Есенин отказался от заманчивого предложения, сославшись на то, что не силен в бухгалтерии… Весьма туманно.

Небольшая историческая справка. Летом 1922 года, когда поэт ещё находился за границей, наряду с Госиздатом возникло Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит). Главлит был уполномочен осуществлять предварительный просмотр всех печатных изданий и вмешиваться в дела органов печати с правом приостановления или их закрытия. В руководстве страны окончательно сформировалась система работы с объединениями культуры и искусства и её отдельными представителями, призванная способствовать развитию творческой личности в революционном направлении. Лев Давидович Троцкий направил в Политбюро ЦК свои предложения по привлечению молодых деятелей культуры и искусства на сторону официальной власти. Программу Троцкого по работе с представителями творческих профессий посредством морального и материального стимулирования в целях создания произведений, содержащих элементы агитации и пропаганды идей революции, поддержал И.В. Сталин.

Скорее всего в этом ключе и строилась беседа Л.Д. Троцкого с С. Есениным. Вовсе не материальной ответственности испугался поэт, который еще не раз будет возвращаться к идее создания собственного журнала, — а прессинга идеологического контроля со стороны власти. Видимо, отголоском той беседы со Львом Давидовичем в середине августа 1923 года являются строки автобиографии поэта, датированной 20 июня 1924 года: «Только свободный художник может принести свободное слово». Запись из дневника Рюрика Ивнева от 21 августа 1923 года: «Сегодня у Есенина «аудиенция» у Троцкого. Серёжа хочет хлопотать о журнале для большого издательства. Блюмкин предупредил Серёжу за обедом в кафе «Пегас», что Троцкий действует гипнотически на людей и что Маяковский, когда говорил с Троцким, «дрожал, как щенок». Следующая запись от 23 августа: «Он какой-то странный. О беседе с Троцким ничего путного не рассказал. В общем, говорит, что Троцкий принял его хорошо. И он «очарован» Троцким».

О том, где проходила встреча поэта и политика, мы знаем, к сожалению, так же мало… «Вызывают в Кремль!», — сообщил поэт Никритиной и Миклашевской. Кабинет и квартира Льва Давидовича находились на втором этаже Потешного дворца Кремля, напротив квартиры И.В. Сталина, но в период 1922 по 1923 гг. Наркомвоенмор, Председатель Реввоенсовета Республики, один из теоретиков «красного террора», предпочитал принимать посетителей в своём кабинете на Знаменке, 19, в здании Реввоенсовета. Этот факт подтверждают воспоминания скульптора К. Шеридан (двоюродной сестры Черчилля), лепившей бюст Троцкого в 1922 году и художника Юрия Анненкова, писавшего его портрет в конце 1923 года. Скульптор проживала в Кремле, но на встречу со Львом Давидовичем её привезли именно на Знаменку. К. Шеридан вспоминала: «В отличие от Ленина, даже секретари не имеют права входить в кабинет Троцкого без предварительного звонка! Не без волнения, поскольку я слышала от сестры Троцкого (госпожи Ольги Каменевой-Бронштейн), какой у него своенравный характер, я вошла в кабинет. <…> В этот момент Троцкий был похож на волка, лязгающего клыками. Когда он говорит, его лицо светлеет и глаза сверкают. <…> В анфас он — вылитый Мефистофель».

Анненков так описал встречу на Знаменке: «Огромный высокий зал был наполнен полумраком и тишиной. Тяжёлые шторы скрывали морозный свет зимнего дня. На стенах висели карты Советского Союза и его отдельных областей, испещрённых красными линиями. <…> Его глаза сквозь стёкла очков блестели энергией». Кстати, когда А.В. Луначарский увидел портрет Троцкого работы Юрия Анненкова, он поразился сходству его с Люцифером.

С некоторой долей фантазии можно представить себе и Сергея Есенина в стенах дома на Знаменке. В то время здание было двухэтажным, его надстроили в 1944-1946 годах до пяти этажей… В просторном кабинете в глаза поэту смотрел человек, которого в народе прозвали «волком», «брови сдвинуты углом, а нижняя часть заострена выраженной непослушной бородкой» (из описания К. Шеридан). В августе 1923 года Лев Давидович был ещё в силе! С начала болезни Ленина, с мая 1920 года, он боролся за власть в партии с И.В. Сталиным, Г.Е. Зиновьевым и Л.Б. Каменевым. Напротив «Люцифера», волнуясь, сидел поэт… «Не есенинское дело было рассуждать о политике», — как написал как-то Скиталец. У Есенина было «поэтическое отвращение к логике», «говорить Есенин не умел, мысли свои выражал запутанно и очень горячился…» Итог этой встречи таков: Есенин отказался от заманчивого предложения Троцкого, а в декабре 1925 года навсегда уехал в Ленинград жить, работать, выпускать собственный журнал…

«Дом Наркомпроса»

«Дом Наркомпроса»

Когда Александр Иванович Крылов, будущий марийский поэт-новатор, писатель, переводчик, журналист со звонким псевдонимом Ток, приехал в Москву осенью 1925 года, он был совсем зелёным юношей, настолько юным, что не прошёл по возрасту в институт. Пришлось годок поработать в издательстве. Поселился он в общежитии — 3-м Доме Советов на Божедомке (Делегатская ул., дом № 3), завёл дружбу с начинающими литераторами Борисом Горбатовым, Петром Сажиным, Михаилом Розенфельдом, Яном Ларри. Той осенью юноше посчастливилось побывать на поэтическом вечере и услышать выступление самого Сергея Есенина.

Александр Иванович описал свои впечатления: «Вечер состоялся в доме Наркомпроса в переулке Лялина. Там часто устраивались литературные встречи». Юноша стал свидетелем того, как переполненный зал спокойно принимал чтение Анатолия Мариенгофа, Сергея Городецкого, Вадима Шершеневича… Публика ждала Есенина! «Особенно её женская часть…» «Раздалась буря аплодисментов» — это появился Есенин: «На сцене стоял красивый русоволосый мужчина, одетый в светло-серый костюм. Когда в зале восстановилась тишина, Сергей Есенин начал читать стихи захватывающим напевным голосом. Это было не простое чтение, а нечто среднее между чтением и пением. Так во всяком случае мне тогда показалось. Его обаятельная внешность и мастерское чтение настолько взволновали присутствующих, что многие женщины, сидящие впереди, доставали свои носовые платки и утирали ими слезы». В тот день поэт прочитал «Я иду долиной…», «Собаке Качалова», «Вижу сон, дорога чёрная…», «Письмо матери», «Русь уходящая», «Русь советская», «Письмо к женщине». Есенин закончил чтение и ушёл со сцены. «Начались неистовые выкрики. Публика снова и снова вызывала Есенина». Когда юноша вышел на улицу, то увидел огромную толпу, поджидающую поэта. Красивый, элегантный, знаменитый и любимый при жизни — и через пару месяцев самоубийца.

Начались поиски «дома Наркомпроса»… «Переулок Лялина, как было сказано у автора воспоминаний, а точнее — Лялин переулок, традиционно названный по имени самого знатного домовладельца, ротмистра Пимена Лялина, фаворита сластолюбивой императрицы, довольно протяжённый, с резким поворотом, сохранил множество старых построек, но условно относящихся к ведению Наркомпроса там лишь два дома(№№ 11 и 13). Этими доходными домами владела А.С. Панафидина, глава большого издательства, основанного в 1885 году и издававшего детскую, учебную и научно-популярную литературу. После революции издательство было национализировано и на первом этаже дома № 11 разместился книжный магазин Госиздата РСФСР. Возможно, там бывал Сергей Есенин, но здесь ли он выступал той осенью…. Смущали слова «сцена» и «зал» … Искомый дом обнаружился при помощи справочника С. Романюка! Дом съездов Наркомпроса, а именно так он назывался, был найден в 10-15 минутах ходьбы от Лялина переулка. Для провинциального юноши такая топографическая погрешность простительна. Лялин переулок плавно переходит в улицу Чаплыгина, знаменитую театром-студией «Табакерка» и тем, что в одном из домов, в гостях у Е.П. Пешковой и М. Горького В.И. Ленин слушал «Апассионату» … Улица Чаплыгина упирается в Большой Харитоньевский переулок, а там и Малый Харитоньевский рядом, с домом № 4! Дом этот и сам по себе интересен. В редком для Москвы стиле английской готики, похожий на средневековый замок, он облицован темным гранитом, прорезан арками по первому этажу, с окнами-бойницами… Здание построено в 1905 году для Московского политехнического общества при Высшем техническом училище, после революции стало Домом съездов Наркомпроса, где в 1919-1921 годах часто выступал Ленин. Залы, библиотека и столовая находились на втором этаже. В этих залах часто проходили вечера, заседания и диспуты. Тут-то, в диковинном замке, и слушал юноша триумфальное выступление Сергея Есенина.

«Москва с точки зрения…»

«Москва с точки зрения…»

Большой Гнездниковский переулок, дом № 10. Дом Нирнзее. Есенин часто приходил сюда, в квартиру на шестом этаже, к Анне Берзинь. На крыше этого дома играл в бильярд… Возможно, обедал в популярном ресторане «Крыша» … В подвальчике бывал в кабаре «Летучая мышь», непременно в «Кривом Джимми» … Созданный в Киеве в 1919 году, в сезон 1922-1923 года «Кривой Джимми» остроумными шутками, миниатюрами и песенками уже развлекал Москву. Вместе с помещением кабаре «Летучая мышь» театрик унаследовал и часть его труппы (Л. Волкова, братьев И. и М. Зениных, Е. Хованскую). А 1 октября 1924 года, приняв в себя всю труппу «Кривого Джимми», возник здесь Московский театр Сатиры. Создатели нового театра Виктор Типот, Николай Эрдман, Владимир Масс и Давид Гутман представили зрителю свой коллективный труд — спектакль-обозрение «Москва с точки зрения…» Премьерный спектакль новорожденного театра широко рекламировала пресса: о нем писали центральные газеты Москвы и Ленинграда, других городов, театральные журналы, даже русскоязычные зарубежные издания! Спектакль вызвал многочисленные восторги зрителей и критики Москвы. Обозрение было показано и в Ленинграде на гастролях театра в октябре 1925 года. Ленинградские зрители были более негативно настроены. Многие газеты выступили с резкой критикой, но вовсе не игры актеров, а содержания самого спектакля-обозрения. Судите сами: персонажами одного из сюжетов под названием «Литературный чемпионат» стали Анна Ахматова, Андрей Белый, Валерий Брюсов, Осип Мандельштам, Владимир Маяковский, Борис Пильняк, Алексей Толстой, Илья Эренбург, Сергей Есенин, Максим Горький, Александр Блок, Лидия Сейфуллина, Демьян Бедный, Исаак Бабель… Вот несколько шуток сомнительного качества из этого сюжета: «Сергей Есенин. Русский борец-самородок, найден учеными в Рязанской губернии и перевезен в город. Есенин, не пишите на заборах. Чахнет, несмотря на обильную поливку»; «Есенин, сбитый с ног пинком Маяковского, исчезает»; «в виду того, что Есенин повредил себе позвоночник и близок к состоянию полнейшего имажинизма, — борьба продолжаться не будет».

Поскольку спектакль-обозрение «Москва с точки зрения…» шел в период с октября 1924 года по апрель 1926 (не исключая траурных дней января 1926 года. ), с большой вероятностью можно предположить, что Есенин его посмотрел, во всяком случае, слышал о нем. О злополучном спектакле упоминает в своих мемуарах Наташа Милонова, подруга Ивана Приблудного, «ординарца» Есенина. Ей запомнился эпизод, где пьяный поэт под смех зрителей навязчиво преследует какую-то девчушку. Хотя этот вопрос был тщательно изучен группой есениноведов при подготовке «Летописи жизни и творчества С.А. Есенина», все-таки не удалось установить автора сюжета «Литературный чемпионат». Ничем не подкрепленное документально, есть мнение, что его автором является признанный острослов, молодой имажинист Николай Эрдман. На эту мысль наводят стихи, звучавшие из уст Есенина в исполнении артиста Ивана Зенина (к слову, Есенин был с ним хорошо знаком и, по воспоминаниям Анны Берзинь, именно он, Ванечка, познакомил ее с поэтом): «Ой, досада, досада, досада, //Песня стала, как сука, слаба. //Спелый сноп головы моей падает —// Как же мне не пойти в кабак».

Возможно, язвительная карикатура на поэта явилась отголоском конфликта, возникшего в конце августа-начале сентября 1924 года по поводу письма Есенина-Грузинова о роспуске имажинистов в газету «Правда». В ответе, который подписали Р. Ивнев, А. Мариенгоф, М. Ройзман, В. Шершеневич и Н. Эрдман были следующие слова: «Есенин в нашем представлении безнадежно болен физически и психически, и это единственное оправдание его поступков». Да и персонаж известной пьесы Н. Эрдмана «Самоубийца» (1928 г.) Подсекальников чем-то неуловимо похож на шаржированный образ Есенина. С 1927 года Николай Эрдман активно работал в кинематографе как сценарист. В соавторстве с В. Массом (тоже автором обозрения) и режиссером Г. Александровым написал сценарий знаменитого фильма «Веселые ребята». Во время съемок комедии в Гаграх в 1933 году Эрдман и Масс были арестованы, и их фамилии из титров исчезли. Поводом послужили не предназначенные для чужих ушей политические частушки и пародии. Сравнивая трехгодичную ссылку в город Енисейск с трагической участью поэтов и писателей из стана «попутчиков», героев обозрения, в том числе, можно сказать, что Николай Робертович отделался «легким испугом»: он скончался в Москве, в 1970 году.

Пожалуй, в ряд провокаций, начавшихся в отношении поэта Есенина после его возвращения на Родину в 1923 году, можно поставить и спектакль-обозрение «Москва с точки зрения…» Как часто, встречаясь с несправедливостью, Сергей Есенин говорил друзьям: «Что я им сделал?»

«Уран» на Сретенке

«Уран» на Сретенке

Одним из самых популярных и доступных развлечений 1923-1925 годов стал кинематограф. «Ша-Нуар», «Мраморное кино», «Фантомас», «Арс», «Художественный», «Кино-Колосс», «Горн», «Модерн», «Унион», «Уран» — далеко не полный перечень самых посещаемых кинотеатров Москвы. Достаточно полистать дневник Софьи Толстой-Есениной за 1925 год, чтобы убедиться: Сергей Есенин тоже бывал в кино несколько раз в месяц.

Наверняка, бывал поэт и в «Уране», расположенном на Сретенке, в доме № 19: этот кинотеатр, открытый в 1914 году, был очень популярен у москвичей. Но речь пойдёт вовсе не о фильмах. В главной книге о собственной жизни «Ни дня без строчки» Юрий Олеша пишет: «Я знал нескольких графологов. Один, по фамилии Зуев-Инсаров, промышлял своим искусством, сидя за столиком в кино «Уран» на Сретенке. Очень многие из пришедших в кино и прогуливавшихся в фойе останавливались у столика и заказывали графологу определить их характер по почерку. Зуев-Инсаров, молодой, строгий брюнет в чёрном пиджаке и, как мне теперь кажется, в черных очках, писал свои определения на листках почтовой бумаги». Дмитрий Зуев-Инсаров — крупнейший русский графолог, председатель Русского научного графологического общества — составил психографологические характеристики многих известных лиц: А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, Л. Собинова, А.В. Луначарского, Н.А. Семашко, М. Горького… Самая известная книга графолога — «Почерк и личность» издана в 1927 году. Задачей графолога Зуев-Инсаров считал умение «заставить человека заглянуть внутрь самого себя, заставить задуматься над собственной природой и её реальными данными и возможностями». Он утверждал: «Почерк есть проекция нашего сознания в форме определённого рода фиксированных движений. <…> Почерк, как отпечатки пальцев — индивидуален, не бывает двух одинаковых».

История хранит очень любопытный документ, написанный рукой графолога Дмитрия Зуева-Инсарова: «Исследование почерка Есенина сделано мною за несколько дней до его трагического конца по просьбе ответственного редактора издательства «Современная Россия», поэта Н. Савкина. Николай Петрович Савкин — человек из близкого окружения поэта. Известно, что в ноябре 1925 года он появлялся с Есениным в Ленинграде. Вместе с Есениным побывал у Устиновых в «Англетере». В связи с тем, что подлинность прощального стихотворения многими исследователями подвергается сомнению, слово «прощальное» часто берётся в кавычки, роль Савкина, заказавшего исследование почерка Есенина, тоже становится подозрительной. Журналист Сергей Чугунов в статье «В этой жизни умирать не ново…» утверждает, что при встрече с матерью Есенина, Татьяной Фёдоровной, в Константинове своими глазами видел карандашный набросок этого стихотворения, оставленный поэтом в последний приезд на родину. В беседе с журналисткой Светланой Лучкиной Николай Николаевич Браун, сын Николая Леопольдовича Брауна, ленинградского поэта, непосредственного участника отправки тела покойного Есенина в Обуховскую больницу, высказал своё отношение к прощальному стихотворению поэта: «Ещё один парадокс. Как записка может присутствовать в Пушкинском доме в то время, как её публикует Устинов в «Красной газете»! И при этом, учитывая тот факт, что она изначально была отдана Фроману лично Вольфом Эрлихом? Невольно напрашивается вывод, что записка, видимо, была не в единственном экземпляре». По крайней мере, та, которая, по словам Иды Наппельбаум, «не один год хранилась» в их семье, больше не должна была нигде фигурировать. В 1930-м году она была передана литератором Горбачёвым в Пушкинский Дом (Институт Русской литературы) в тогдашнем Ленинграде, где с тех пор и хранится. Ленинградские литераторы В. Рождественский, П. Медведев, Б. Лавренёв, по воспоминаниям ещё одной свидетельницы печальных проводов Есенина в Обуховку, были поражены видом записки (написанной поэтом накануне, по словам Эрлиха) — она была сильно затёрта по краям и сгибам, словно её долго носили в кармане. Все эти кусочки загадочной мозаики, включая заказ графологу исследования почерка Есенина накануне его гибели, составляют очень подозрительную картину…

Сенатская башня. «Кантата».

Сенатская башня. «Кантата».

Небольшая Сенатская башня Кремля расположена в самом центре Красной площади, за Мавзолеем В.И. Ленина. Сенатской её назвали после постройки за нею здания Сената. В 1918 году в память первой годовщины революции, по инициативе В.И. Ленина, на стене башни укрепили мемориальную доску «Павшим в борьбе за мир и братство народов» работы скульптора Сергея Тимофеевича Коненкова.

Доска из 54 блоков окрашенного цемента с изображением крылатой фигуры, олицетворяющей Победу, в одной руке которой — красное знамя с советским гербом, а в другой — зелёная пальмовая ветвь; у ног фигуры — поломанные сабли и воткнутые ружья, перевитые траурной лентой. Проект С. Коненкова был выбран из шести, представленных на конкурс Моссовета. По словам скульптора, никогда он не работал с таким увлечением. Стало известно, что барельеф откроет Ильич. Он прибудет на Красную площадь с колонной делегатов VI съезда Советов. К торжественному открытию композитор Иван Шведов написал кантату на слова молодых поэтов-пролеткультовцев Сергея Есенина, Сергея Клычкова и Михаила Герасимова. Это был коллективный труд, своего рода, эксперимент. Днём и ночью у Кремлёвской стены кипела работа. Во время ночных смен стояла охрана и горели костры. Авторы кантаты часто приходили посмотреть на происходящее…

И вот, настал торжественный день 7 ноября. Красную площадь заполнили делегации заводов, фабрик и красноармейских частей. Люди напряжённо всматривались в долгожданную колонну: искали глазами вождя… Ленин появился неожиданно, без помпы, один, со стороны Сенатской башни. В пальто с каракулевым воротником и шапке-ушанке. Поздоровался со всеми присутствующими, поднялся по маленькой приставной лесенке, взял ножницы из рук Коненкова и разрезал ленту. Раскрылся красный занавес, заиграл военный оркестр и хор Пролеткульта исполнил Кантату…

Вскоре Сергей Есенин отошёл от Пролеткульта, но дружеские отношения с его участниками сохранил навсегда. А с Сергеем Тимофеевичем Коненковым у поэта возникла совершенно особая приязнь. Коненков полюбил Есенина как сына. И Есенина тянуло к скульптору, в его мастерскую на Красной Пресне, у зоопарка. Начиная с 1917 года, у Кремлёвской стены в братских могилах (более 300 человек) были похоронены участники революционных событий в Москве, позже — жертвы взрыва в Леонтьевском переулке, государственные и политические деятели нашей страны и иностранные коммунисты-революционеры. По обе стороны Сенатской башни в Кремлёвскую стену замурованы урны с прахом Г.К. Орджоникидзе, С.М. Кирова, А.М. Горького, Н.К. Крупской, Л.З. Мехлиса, А.Д. Цурюпы и многих других известных людей. В 1948 году после, реконструкции Сенатской башни, мемориальная доска была демонтирована и перевезена в Государственный Русский музей. В 1961 году под наблюдением Сергея Тимофеевича Коненкова доску отреставрировали.

Похороны В.И. Ленина

Похороны В.И. Ленина

21 января 1924 года скончался Владимир Ильич Ленин. Из воспоминаний Надежды Мандельштам: «<…> мы вдруг заметили, что вагоновожатый остановил вагон в неурочном месте и выскочил на мостовую. Он вернулся с газетой: экстренный выпуск — смерть Ленина. Стояли страшные морозы, а в последующие дни и ночи протянулись огромные многоверстовые очереди к Колонному залу. Мы прошли вечером вдоль такой очереди, доходившей до Волхонки, и простояли много часов с Пастернаком где-то возле Большого театра. Очередь не двигалась, а мы ещё боялись, что нас из неё выгонят, — это была какая-то делегация. Остальные, вытянувшись в нитку, состояли из обычного чёрного и мрачного люда. «Они пришли жаловаться Ленину на большевиков, — сказал Мандельштам и прибавил: — Напрасная надежда: бесполезно». Горели костры, и мы подходили греться <…> произошёл неожиданный случай: по площади прошел Калинин. Вожди ещё не разучились ходить пешком. К нему бросились какие-то комсомольцы, требуя, чтобы их провели поскорее. <…> Калинин отогнал комсомольцев обыкновенным здоровым матом. Реакция Калинина нас не удивила — мы ещё считали вождей обыкновенными людьми, способными на обыкновенные слова. <…> Похороны Ленина были последним всплеском народной революции <…> Единственный раз за всю мою жизнь Москва добровольно вышла на улицы и построилась в очереди».

23 января Сергей Есенин покинул профилакторий на Большой Полянке и, вместе с другими больными, присоединился к процессии встречавших траурный поезд с телом В.И. Ленина, прибывший из Горок на Павелецкий вокзал. Процессия медленно двигалась к Колонному залу Дома Союзов. Пять ночей толпы людей шли проститься с целой эпохой в жизни страны. Друзья из редакции «Правды» принесли ему пропуск в Колонный зал. Несколько часов простоял поэт, глядя на восковое лицо вождя. «Он вроде сфинкса предо мною», — напишет он потом. Вернулся в профилакторий поздно ночью, читал ленинские статьи, размышлял… 27 января в день похорон он был на Красной площади… В конце января — начале февраля Сергей Есенин вышел из профилактория, читал друзьям главы из «Страны негодяев»: он начал работать над поэмой ещё за границей, а в траурные дни продолжил…

Российская Академия Художеств

Российская Академия Художеств

Пречистенка, дом № 21. Выставочные залы Российской Академии Художеств. Еще один адрес, связанный с именем Сергея Есенина.

Иван Морозов, представитель известной купеческой династии, в конце XIX века приобрел усадьбу, чтобы разместить в ней огромную коллекцию полотен Ван-Гога, Ренуара, Сислея, Левитана, Врубеля. Комнаты усадьбы были переделаны в огромные залы. Выполнил эту работу архитектор Л. Кекушев. После национализации в 1918 году в усадьбе был размещен Музей нового западного искусства. Некоторое время И. Морозов оставался заместителем директора музея, но вскоре уехал за границу, где скончался в 1921 году. Сергей Есенин и Айседора Дункан, которые жили в доме напротив, часто заходили посмотреть коллекцию. Из уважения к поэту и его спутнице, если было закрыто, сторож открывал ворота со стороны Мансуровского переулка. Есенин еще со студенческих лет интересовался живописью.

Из воспоминаний Ивана Грузинова: «Мы несколько раз посетили с Есениным Музей новой европейской живописи: бывшее собрание Щукина и Морозова. Больше всего его занимал Пикассо. Есенин достал откуда-то книгу о Пикассо на немецком языке, со множеством репродукций с работ Пикассо».

Из воспоминаний Ильи Эренбурга: «Есенин меня удивил: заговорил о живописи: недавно он смотрел коллекцию Щукина, его заинтересовал Пикассо».

15 января 1926 года в помещении Академии Художеств на Пречистенке состоялся вечер памяти Сергея Есенина. Выступали Коган, Сакулин, Львов-Рогачевский, Книппер-Чехова, студенты.

Вход со двора

Вход со двора

Во дворе здания Российской Академии Художеств, со стороны Мансуровского переулка, находились жилые помещения. Там жил яркий представитель русского авангарда, художник и литератор, Юрий Анненков. Он вспоминал: «Я жил в Москве, на Пречистенке (в здании Академии художественных наук), в первом этаже. Вход в квартиру был со двора, ворота которого наглухо закрывались на ночь, и у жильцов дома был ключ, которым открывалась калитка». Анненков познакомился с Сергеем Есениным в Куоккале, в имении Ильи Репина «Пенаты», в одну из знаменитых сред Ильи Ефимовича. Белокурый, хорошенький поэт делал тогда лишь первые робкие шаги в искусстве… Знакомство возобновилось в Москве. Повзрослевший Есенин, лишившийся «девичьей красы», при встречах наедине, без шумных удалых компаний, «скромно, умно и без кокетства» беседовал с художником о поэзии, живописи. Бывал Анненков и в доме напротив (№ 22), где жили Сергей Есенин и Айседора. Вот как вспоминал художник «оргийные ночи» в особняке Дункан: «Снабжение продовольствием шло непосредственно из Кремля. Дункан пленилась Есениным, что совершенно естественно <…> Роман был ураганный и столь же короткий, как и коммунистический идеализм Дункан». В 1924 году Анненков выехал на Международную художественную выставку в Венецию и уже не вернулся в Россию. Поселился в Париже. Позднее он размышлял о трагической судьбе поэта: «Есенин повесился: от беспутства, иными словами — от беспутья, от бездорожья. Пути русской поэзии оказались в те годы отрезанными и вскоре были заколочены наглухо. Если здесь, в эмиграции, продолжали творить свободные Георгии Ивановы, то в пределах Советского Союза все больше и больше <…> заполняли печатные страницы чиновные Демьяны Бедные».

Художник не учел, что в сердцах людей большой поэт навсегда остается большим поэтом, а конъюнктурщик — конъюнктурщиком.

Об алкоголизме Сергея Есенина

Об алкоголизме Сергея Есенина

Нина Михайловна Молева, писательница, историк, член Союза писателей и Союза художников, доктор исторических и кандидат искусствоведческих наук, родилась за 22 дня до гибели Сергея Есенина, в Замоскворечье. В окружении Нины Михайловны любили поэта, многие близкие хорошо его знали и относились с почтением. Писательнице посчастливилось из первых уст слышать рассказы о встречах с Сергеем Есениным. В книге «Есенин без Дункан, или Обратная сторона солнца» Нина Михайловна приводит два интересных мнения врачей, профессионалов высокого класса, по болезненному вопросу — алкоголизму поэта.

Талантливейший отечественный врач-гомеопат с европейским именем, Наталья Михайловна Вавилова жила во дворе Музея нового западного искусства (Пречистенка, 21), так он назывался во времена Есенина и Дункан. Есенин часто приходил к ней на консультацию, впервые — с Айседорой, которая тоже консультировалась у Натальи Михайловны. Входили в скрипучие ворота со стороны Мансуровского переулка… Вот что рассказывала Наталья Михайловна о Есенине: «Не вдаваясь в подробности, последнее его пребывание в психиатрической клинике было для него не только ненужным, но и крайне опасным. Из-за общей обстановки. Он сам придумал такой способ спасения от административных преследований. За каждым его шагом следили. Каждый шаг ставили в вину. И он это прекрасно понимал. И было ещё одно обстоятельство: кто-то усиленно уговаривал решиться на подобный шаг его сестёр и последнюю жену. Не они сами, нет! Рука со стороны была слишком очевидна. Толстой, я думаю, казалось, что таким способом она приобретёт полное влияние на него и уведет от множества знакомых, с которыми он привык каждый день общаться. У Есенина не было ни симптомов, ни последствий алкоголизма. Более того. Но вы не знакомы в нашей практике с понятием аллергии — неприятия организмом тех или иных веществ, органических или минеральных. Это крайне тяжелое и неизученное заболевание. Скажу одно. У Есенина была аллергия на алкоголь. На разные виды алкоголя степень реакции разная, но в принципе. Отсюда отечность лица, раздражение на коже и острый отклик вестибулярного аппарата. Характерно, что аллергия давала отклик на лице, но совершенно не затрагивала тела: оно оставалось свежим и очень молодым. (Цитирую по названной книге Н. Молевой) В мемуарах о последних годах жизни поэта действительно часто упоминалось, что у Есенина была плохая кожа, лицо серое, одутловатое. При жизни поэта соблюдалась врачебная тайна…

Малая Никитская, дом № 27. Справочник «Вся Москва» за 1925 год сообщает, что здесь жила лор поликлиники Большого театра, Мария Васильевна Налетова. Слушали её как Господа Бога! К ней обращался и поэт Сергей Александрович Есенин по совету Натальи Михайловны Вавиловой, гомеопата. Даже близкие друзья — Грузинов, Наседкин — говорили, что голос поэта в последние его годы был сиплым, низким, пропитым… Слово профессионалу: «При чём здесь пропитой»? Стертые связки. Патологически израсходованные. От выступлений. На большую аудиторию. Можно сказать, по-народному, «надсаженный» голос. <…> По оперной шкале, драматический тенор. Такой голос нужно расходовать очень осторожно. Он об этом годами не думал. Простужался и читал. Всегда безотказно. Часами. А голос можно использовать очень дозированно, откликаться на малейшее общее недомогание. Очень тяжёлое положение со связками. Я так и сказала. Он просил о каких-нибудь «скоростных методах». Такого в нашем деле не бывает. Ингаляции, прижигания — это все время и режим. <…> Я попросила его сказать несколько фраз. Не надрывая голоса. Как бы для себя. И, знаете, он начал читать «Любовь хулигана». Ну, хулиган — это необязательная рисовка. Он был слишком внутренне интеллигентен, чтобы даже успешно позировать на такую роль. Он читал стихотворение за стихотворением, а я — я не могла его остановить. Как же ему нужен был полноценный голос, полное смыкание связок! И они были у него достаточно хорошо разработаны и — переработаны. Не всякий оперный певец этим может похвастать, а он, поэт… Лечиться? Систематически? Нет, это было явно невозможно. Не тот характер. Не те обстоятельства. А вот томик свой он мне в задний след прислал — не забыл: «Марии Васильевне — с низким поклоном и уважением. С. Есенин». А вы говорите, помню ли!»

Ещё обе женщины, и лор и гомеопат, констатировали очень запущенный легочный процесс. И, что удивительно, при наличии любящих заботливых женщин в большом количестве — абсолютное одиночество, отсутствие ухода и заботы. Поэт кашлял, покрывался потом, часто находился в состоянии полного бессилья. Тут уместно вспомнить, что и отец, и сестра поэта Катя были астматиками. Напрашивается вывод, что у поэта был не выявленный наследственный недуг — астма передается по наследству. Мария Васильевна отмечала, что Есенин был очень застенчив. Позволял осматривать себя только через рубашку. В воспоминаниях двух женщин-врачей поэт предстает перед нами таким скромным, милым, деликатным… И что особенно ценно в их воспоминаниях: Сергей Есенин алкоголиком не был.

Кузнецкий мост, 21/5

Кузнецкий мост, 21/5

Массивное серое здание на пересечении улиц Кузнецкий мост и Большая Лубянка (дом № 21/5) было построено в 1905-1906 годах для 1-го Российского страхового общества как доходный дом с квартирами. С 1918 по 1952 гг. здесь находился Наркоминдел СССР (с 1946 — министерство). Во дворе дома, на небольшой площади стоит памятник Вацлаву Воровскому, убитому белогвардейцами в Лозанне 10 мая 1923 года. Со дня его открытия в 1924 году, в годовщину гибели дипломата, монумент признан самым курьёзным в Москве. Неестественная его поза неизменно вызывает недоумение, привлекает внимание. То «памятником радикулиту», то «памятником танцующему дипломату» называют его московские остряки. Само же внушительных размеров здание неоднократно посещал Сергей Александрович Есенин, и, надо заметить, что первое посещение поэтом Наркоминдела тоже оказалось курьёзным.

Воспоминания о «Вечере в клубе Наркоминдела» написал в 1974 году поэт Рюрик Ивнев. В 1918 году Маяковского, Шершеневича, Есенина, Ивнева и Мариенгофа пригласили в клуб Наркоминдела читать стихи. Особенно обрадовался этому Есенин, даже отменил своё выступление в каком-то другом клубе. Приглашённые азартно выбирали костюмы, галстуки, обувь… Заспорили о пиджаке Ивнева: аккуратисту Есенину он показался мятым. Есенин уговаривал заупрямившегося приятеля переодеться: «Но ты же понимаешь, что там будут дипломаты? Они всегда в смокингах одеты. Нельзя являться в мятом пиджаке». Рюрик продолжал упираться. Мариенгоф, Шершеневич и Есенин надели свои лучшие костюмы, гадали: удастся ли увидеть Чичерина, какой репертуар выбрать для столь блестящего общества дипломатов… Мариенгоф и Есенин утверждали, что читать нужно именно те стихи, «которые ругала тогдашняя пресса». «Настал долгожданный вечер, — писал Рюрик Ивнев. Мы собрались в комнате Есенина и Мариенгофа, и с ними пешком пошли на Кузнецкий мост, где помещалось тогда здание Наркоминдела. Как только мы вошли в раздевалку, нам сразу бросилась в глаза какая-то мелкая суета. Перед нами проходили, как театральные статисты, какие-то молодые люди, похожие на официантов и парикмахеров, и девушки, которым не хватало только накидок, до того они были похожи на горничных. Больше всех растерялся Есенин, он оглядывался по сторонам, как заблудившийся в лесу ребенок. Лицо Мариенгофа заметно побледнело. <…> «Может быть мы вошли не в тот подъезд?» — спросил Есенин у Мариенгофа. — «Скорее всего нас разыграл кто-то», — ответил Мариенгоф. В это время Шершеневич остановил одного молодого человека: «Скажите, пожалуйста, как войти в клуб Наркоминдела?» — «Да ведь вы находитесь в нем». — «Позвольте, но как же наш вечер…» — «Вы что, артисты? Вон висит ваша афиша». — «Какие там артисты, — раздраженно ответил Шершеневич. — Мы поэты, которых пригласил сам Чичерин». — «Сам Чичерин, — удивленно переспросили меня, — так вам надо ехать на Софийскую набережную. Там они собираются». В это время к нам подошла пышная особа и вежливо сказала: «Не слушайте этого дурака… Я секретарь месткома, и это была моя инициатива вас пригласить. Пойдемте наверх, там разденетесь и чайку попьете, если хотите». Мы молча пошли за ней. Есенин нахмурился. Мариенгоф смотрел нарочито весело, а Шершеневич ехидно улыбался. Есенин имел такой вид, будто вместо бокала ожидаемого шампанского ему предложили стакан жидкого киселя». Друзья выступили не перед блестящим обществом дипломатов во главе с Чичериным, а перед обслуживающим персоналом Наркоминдела. Поэтов принимали так восторженно, что минутное огорчение было забыто, инцидент исчерпан. Но, даже сквозь прошедшее время, в воспоминаниях 1974 года чувствуется, как злорадствовал тогда Рюрик, отказавшийся переодеть мятый пиджак.

С. Есенин и А. Коонен

С. Есенин и А. Коонен

Между режиссерами Александром Таировым и Всеволодом Мейерхольдом велась напряженная борьба за первенство. Оба — были новаторами. Оба взаимно и публично упрекали друг друга: Мейерхольд Таирова в эстетизме, Таиров Мейерхольда — в бессистемном новаторстве. К возвращению Сергея Есенина из зарубежной поездки и Вадим Шершеневич, и Анатолий Мариенгоф уже тесно сотрудничали с Театром Таирова. Есенин не раз говорил своим собратьям: «В журнале, где выдвигают Таирова и нападают на Мейера, я участвовать не желаю». Речь шла о публикациях на страницах журнала «Гостиница для путешествующих в прекрасном» — рупоре имажинистов. Дать столь поэтическое название журналу поэтов натолкнули на мысль две строки младшего, талантливого имажиниста Николая Эрдмана: «Земля, Земля, веселая гостиница // Для проезжающих в далекие края». «Многое печаталось из дальновидного расчета на возражения. Мы сводили счеты с нашими врагами, которые до этого крыли нас почем зря», — напишет позже Вадим Шершеневич.

Есенин искренне считал Театр Мейерхольда интереснее. Тесная дружба его с Мейерхольдом выдержала даже брак режиссера с Зинаидой Райх, бывшей женой Есенина. Тем неожиданней и интересней читать воспоминания племянницы любимой жены и примы Театра Таирова Алисы Коонен, Нины Станиславовны Сухоцкой. Однажды, после утренней репетиции, в тишине опустевшего зала, девушка услышала голос. Вернее, много разных голосов… Мастерство незнакомого чтеца поразило её. Текст тоже был незнакомый… Она отодвинула тяжелые тёмно-серые портьеры и заглянула в зал. В первом ряду сидела её тетя, великая Коонен, а на сцене для неё одной читал стихи Сергей Есенин. «Есенин и «Песнь о собаке»! Ничего трагичнее, страшнее и человечнее я больше в жизни не услышала. Понимаете, в голосе было всё. И боль, когда собака рожала. И пар, который шел от новорождённых комочков. И счастье, такое безмерное материнское счастье! Несмотря на всю собачью жизнь. И отчаянье, Господи, какое же отчаянье матери. Понимаете, МАТЕРИ! Не могла уберечь! Не могла спасти! Господи, какое же обвинение всем нам, всем сапогам, всем мешкам… И тут Есенин повернулся, и я увидела взгляд такой человеческой боли, всепоглощающей, на разрыв. Не знаю, каким было его лицо, не помню выражения — только глаза, потемневшие до черноты. И сдавленные рыдания Алисы Георгиевны. <…> Поверьте, актеры скупы на слезы. Собственные. Из своего нутра. Другое дело — сыгранные на взлёте роли. Коонен вообще не плакала. Была как тугая пружина», — вспоминала Нина Станиславовна Сухоцкая. Коонен не плакала даже тогда, когда закрывали их с Таировым театр! Их любимое детище. Этот рассказ передает в книге «Есенин без Дункан, или Обратная сторона солнца» Нина Михайловна Молева. Нина Станиславовна обнаружила свое присутствие, поздоровалась с поэтом, сообщила о «невольном подслушивании» … Есенин очень смутился.

Скандал в ЛИТО

Скандал в ЛИТО

С первых своих шагов советская власть обратила внимание на проблемы идеологического воспитания народных масс: на газетное и книжное дело, на издание и распространение книжной продукции, на библиотеки и книжные магазины. Декретом ВЦИК в ноябре 1917 года был создан Литературно-издательский отдел Наркомпроса (ЛИТО). В марте 1918 года, после переезда в Москву, ЛИТО разместился в Малом Гнездниковском переулке, в красивом двухэтажном здании № 9. С начала 20-го ЛИТО осуществлял свою деятельность уже совместно с Госиздатом.

Литературная жизнь того времени развивалась драматично, в борьбе систем и взглядов. Есенин, с радостью встретивший революцию, постепенно начинает воспринимать современность как «эпоху умерщвления личности». Созданная поэтом поэма «Кобыльи корабли» в сентябре 1919 года передает его растерянность и разочарование. Он вдруг почувствовал наступление «не того» социализма, в который верил, которого ждал. Степан Гаврилович Петров (Скиталец) вспоминает темпераментное выступление поэта на заседании пролетарских писателей в ЛИТО. Есенин внимательно слушал речи выступавших, затем и сам попросил слова. Аудитория настороженно притихла: поэт к тому времени уже прослыл хулиганом… Вот он поднялся и голос его зазвенел: «Здесь говорили о литературе с марксистским подходом! Никакой не допускается! Это уже три года! Три года вы пишете вашу марксистскую ерунду! Три года мы молчали! Сколько же ещё лет вы будете затыкать нам глотку? На кой чёрт и кому нужен марксистский подход? Может быть, завтра же ваш Маркс сдохнет!». Есенин не умел красиво говорить. И рассуждать о политике не умел.

В 1919-1921 годах власть аппарата над культурой ещё не была тотально неограниченной. Это к 1923 году Сергей Есенин окажется в «попутчиках». «В своей стране я словно иностранец», — напишет он… Это с 1923 года, как диагностировала Надежда Мандельштам свое время, «наступила пора организованной литературы». Это позже Андрей Соболь, друг Есенина, скажет на поминках А. Ширяевца: «Писатель у нас так же не нужен, как отросток слепой кишки». А лояльный к власти Борис Лавренев напишет письмо в «Красную газету», но так и не решится его отправить: «Ряд писательских смертей, последовавших одна за другой в течение краткого срока (Ширяевец, Кузнецов, Есенин, Соболь), привели меня к твердому убеждению, что это лишь начало развивающейся катастрофы, что роковой путь писателя в тех условиях жизни и творчества, какие существуют сегодня, неизбежно ведет к писательскому концу. Жить и творить <…> «культуру» невыносимо тяжело, душно, страшно». (Из публикации В. Бахтина). А тогда власть была еще лояльна. Слова Есенина вызвали улыбки и смешки…

С. Есенин и М. Бабенчиков

С. Есенин и М. Бабенчиков

Михаил Васильевич Бабенчиков — искусствовед, театральный, литературный и художественный критик, писатель, поэт, художник — познакомился с Сергеем Есениным в Петербурге, в ту пору, когда о начинающем поэте в литературных салонах «говорили как о чуде». Есенин и Бабенчиков часто общались на литературных встречах у Кости Ляндау, Рюрика Ивнева, Володи Чернявского… Практически ровесники, юноши тогда увлекались Гоголем, Достоевским, Аполлоном Григорьевым. В Есенине отмечали сходство с Алешей Карамазовым: он был юн, розовощек, застенчив…

Встречи возобновились в 1922 году, перед самым отъездом Есенина за границу. Бабенчиков переехал в Москву, жил по соседству с Сергеем Городецким в Историческом проезде, возле самого Кремля. Есенин заходил к нему. Бабенчиков тоже бывал у Есенина на Пречистенке, в особняке Дункан. Дункан производила на гостя странное впечатление: «Глаза Айседоры, круглые, как у куклы, были сильно подведены, а лицо ярко раскрашено, и вся она выглядела такой же искусственной, как нелепа была и крикливо обставленная комната, скорее походившая на номер гостиницы, чем на жилище поэта». Айседора пригласила Бабенчикова послушать игру известного пианиста. Есенина в комнате не было. Когда Айседора, объясняя отсутствие Есенина, сказала, что он не любит музыки, Михаил Васильевич спросил, «знает ли она, что Есенин крупный поэт, стихи которого полны музыки». Ответ балерины Бабенчикова поразил: «Она ответила коротко и полувопросительно: «Да?» — тут же прибавив, что сама не может жить вне звучащей атмосферы. <…> стоило беседе замолкнуть, как она тотчас заводила граммофон или пробовала напевать что-то». Встреча получилась очень грустной. Сергей Александрович пошел провожать приятеля, сказал, что уезжает в Америку. В голосе звучали «искренние и больные нотки». Последний раз Бабенчиков видел поэта на Пушкинских торжествах в 1924 году. Есенин только что прочел стихи, посвященные А.С. Пушкину. «Возбуждение еще не покинуло его. Глаза лихорадочно блестели. Улыбнувшись мне своей прежней сияющей улыбкой, он сказал: «Камни души скинаю». С некоторых пор это выражение сделалось условным на нашем языке. Стоял тихий весенний вечер. На площади Страстного монастыря продавали цветы».

Большая Никитская, дом № 33

Большая Никитская, дом № 33

Как не заметить забавную ассоциацию, навеянную строками стихотворения Вадима Шершеневича «Перемирие с машинами»: «Друзья ремингтоны, поршни и шины, // Прыщи велосипедов на оспе мостовой! // Никуда я от вас, машины, // Не уйду с натощак головой! // <…> Разумеется, речь в стихотворении идет вовсе не о пишущих машинках, но, в первую очередь, вспоминаются именно они…

Дело в том, что не одно поколение москвичей и гостей столицы, проходя по Большой Никитской мимо дома № 33, в восхищении останавливалось у витрины мастерской по ремонту машинок, где были выставлены допотопные «ремингтоны» и «оптимы». Мало кто знал, разглядывая диковинные раритеты, что в этой старинной постройке ХIХ века, приютившей на первом этаже маленькую мастерскую, жил когда-то поэт-имажинист Вадим Шершеневич, автор поэтического обращения к ремингтонам. А если учесть, что до 90-х годов прошлого столетия магазины и разные конторки в течение многих лет не меняли насиженных мест, то, можно представить с долей фантазии, как и Вадим Габриэлевич Шершеневич (друзья называли его Имажиневичем) с любопытством останавливается перед этой витриной. А, может быть, и его приятель Сергей Александрович Есенин, часто навещавший его здесь… Бездомный Есенин любил бывать в гостях, часто оставался ночевать… Художник Василий Комарденков вспоминал: «Однажды я был в новой квартире Вадима Шершеневича у Никитских ворот. Вадим говорил Сергею Есенину: «Вы с Анатолием живете в маленькой комнате, к тебе товарищи в верхах относятся хорошо, проси и тебе дадут, наверное, хорошую комнату». На что Есенин ответил: «Просить, Вадим, это, если дадут, значит взять чужое, а мне чужого не надо. Я привык требовать, что мне полагается. Но вот я не знаю и не уверен, что я сделал достаточно, чтобы требовать». Больше разговора о комнате не было». Квартирка Шершеневича была крохотной, но отдельной, двухкомнатной, с кухонькой. С потолка, бывало, капало… Но Сергей Есенин и того не имел… Это, отчасти, было одной из причин его отъезда в Ленинград в декабре 1925 года. Сергей Александрович пришёл сюда проститься с Шершеневичем, грустный, отрешённый… Они обнялись на пороге и простились… навсегда. Давно нет здесь и маленькой мастерской по ремонту пишущий машинок с забавной витриной, а дом посвежел после капитального ремонта. На первом этаже расположился теперь какой-то банк.

Покровское-Стрешнево

Покровское-Стрешнево

Усадьба «Покровское-Стрешнево» более 250 лет принадлежала роду Стрешневых. При них усадьба стала загородной резиденцией с регулярным парком перед фасадом главного дома. Хвойные саженцы выписывались из имения графа Уварова «Поречье», из Петровской академии… Эта живописная местность с усадьбой, хозяйственными постройками и дачами, расположенными в округе, была реквизирована после революции 1917 года и превращена в санаторий ЦК, а дача К.Ф. Зегера, купца 3-й гильдии, выкупленная накануне революции одной из первых женщин-психиатров, А.С. Лиознер, и в настоящее время является базовой клинической больницей для научных исследований неврозоподобных заболеваний, депрессий и расстройств личности. И усадьба Стрешневых, и бывшая дача Зегера (домик из сказки) ныне находятся в черте Москвы: Волоколамское шоссе, дом № 52 (к сожалению, в запустении) и Волоколамское шоссе, дом № 47, соответственно. Эти места связаны с пребыванием Галины Бениславской.

С 10 апреля 1922 года до начала августа Галина Артуровна, у которой обострилось наследственное заболевание — неврастения, находилась здесь на лечении. Сергей Есенин в том апреле только готовился к поездке с Айседорой Дункан… Знал ли он о болезни Галины? В то время, когда в санатории лечилась подруга Есенина, местность была ещё далеко от Москвы. Прогулки на свежем воздухе, ароматы пробуждающейся от зимы природы, помогали Галине смириться с крушением надежд. Свои переживания она доверяла дневнику и подруге Ане Назаровой. Цитирую по «Летописи жизни и творчества С.А. Есенина» (т. 3-1): «<…>А у нас, Аня, зима! Глубокая, как будто вечная, зима, и знаешь — «светит да не греет». И, что бы ни делать, а весны нет. И как светит! Если бы не светило, легче забыть прошедшим летом тепло, счастье. А как назло: вот по телефону узнаешь, что где-то светило оно, и опять яркой, сверкающей вереницей проходят летние дни, такие теплые, ласковые, вспоминается та безграничная радость, которая окружала меня тогда. Как было хорошо тогда. И какая я дрянная; все было хорошо и радоваться бы, а мне все мало! Хотя нет — это понятно — могло быть лучше, ну, одним словом, я не властна — не желать большего. <…> Но ты не думай, что я так и хожу повесив нос, нет, я начинаю оживать и жду с трепетом весны <…> Знаешь, я думала, что будет очень плохо путешествовать сюда, но доехала прекрасно, только две версты (последних) шла, а остальную дорогу ехала. Когда я вошла в парк (это был туманный серый и сырой день), птицы пели как будто в июле месяце, то, что называется заливались. Забыли, что это несносная весна 1922 года; ведь таких весен я еще не знала и не предчувствовала, весна, которая обернулась зимой, злой и беспощадной».

После лечения, 7 августа 1922 года, Бениславская начала работать помощником секретаря в газете «Беднота», получила комнату в Брюсовом переулке, на службе познакомилась с Сергеем Петровичем Покровским, выпускающим редактором газеты. Он был женат, имел двоих детей. С его стороны вспыхнуло сильное чувство, которое помогло Галине справиться с душевными ранами, нанесенными женитьбой Есенина на Дункан. Покровский родился в Рязани, в юности тоже писал стихи, увлекался театром. Когда в августе 1923 года Сергей Есенин вернулся из поездки, у Покровского совсем не осталось надежд на встречи с Галиной. Сохранилась переписка Сергея Покровского и Галины Бениславской (около 60-ти писем), датированных, в основном, августом 1923 года — сентябрем 1924 года. Известно, что он пытался разобраться с поэтом, «кидался на него с бритвой», по воспоминаниям Надежды Вольпин. Говорили, что он застрелился, но этот факт выяснить не удалось. В справочнике «Вся Москва» за 1925 год я нашла Покровского Сергея Петровича, проживающего по адресу газеты «Беднота», в Старо-Ваганьковском переулке. Возможно, в здании газеты были квартиры для сотрудников. Сведения для справочника 1925 года подавались в конце 1924 года. Это всё, что удалось узнать о Покровском.

После окончательного разрыва с Сергеем Есениным Галина Бениславская опять заболевает. Теперь она попадает в Санаторий им. Н.А. Семашко в Николо-Воробинском переулке, дом № 3. Находится она там с 19 ноября по 19 декабря 1925 года. После лечения состояние больной несколько улучшилось, но врачи на работу её не выписали, порекомендовали отдохнуть ещё недель 6-8 в сельской местности. Так Галина оказалась в Дмитровских горах, у родителей Ани Назаровой. Там и застала её весть о трагической гибели Сергея Есенина. Из-за снегопада на похороны она опоздала, добралась лишь к ночи. Рвалась на Ваганьковское кладбище поехать в ночь, да её не пустили…

Тверской бульвар, дом № 25

Тверской бульвар, дом № 25

Особняк, в котором родился А.И. Герцен, в 20-е годы ХХ века занимали различные писательские союзы и организации во главе с Всероссийским союзом писателей. Тогда же вошло в обиход название «Дом Герцена», и на стене этого дома появилась мемориальная доска с профилем писателя, работы скульптора Н.А. Андреева. В левом флигеле, если смотреть с бульвара, проживало веселое племя писателей и поэтов. В полуподвале основного здания был отличный ресторан. В общежитии жили Пимен Карпов, Александр Ширяевец, Всеволод Иванов, Осип Мандельштам, Тарас Мачтет, Петр Орешин, Сергей Клычков…

Навещал своих товарищей, иногда оставался ночевать и Сергей Есенин. Житие литераторов явно было не монастырское. Привожу ниже интересный документ, который по праву можно назвать «Энциклопедией жизни общежития литераторов»: «Во Всероссийский Союз Писателей, В Правление Осипа Эмильевича Мандельштама Заявление. Настоящим мотивирую свой выход из числа членов Всероссийского Союза Писателей. Я ухожу из Союза по причине крайне небрежного отношения Правления Союза к общежитию, каковая небрежность лишь частное проявление слабого культурного напряжения общей деятельности Союза. Превосходное помещение левого флигеля общежития на Тверском бульваре, с хорошими комнатами и коридорной системой благодаря небрежности Правления почти пропадает, как рабочий дом писателя. Хозяйственная комиссия, не имея, очевидно, представленья о дисциплине культурного общежитья, соблюдаемой в любой приличной квартире, снисходительно предлагает людям два годы подряд «ютиться» там, где они могли бы жить и работать. Во-первых: огромная часть общежития, лучшая и наиболее удобная для серьезной работы, отведена гр. Свирскому, совершенно неприспособленному для сожительства с работниками пера, отдающему весь свой день шумному и надоедливому личному домашнему хозяйству. Во-вторых: благодаря оплошности Правленья, гр. Свирский несет официальное званье «коменданта» (?) Союза, что позволяет ему держать себя в квартире исключительно развязно и по-хозяйски. С утра и до позднего вечера на кухне громкий шум от хозяйственных передряг Свирских и громогласных пререканий с прислугой (кстати, уборщицу общежития Свирский обратил в свою личную прислугу, не внушив ей ни малейшего уваженья к спокойствию и требованиям обитателей квартиры). В теченье всей зимы по всему дому расхаживало с песнями и музыкой, свистом и гоготаньем до десяти, приблизительно, не имеющих отношенья к литературе людей, считающих себя в гостях у сына Свирского и относящихся к общежитию, как к своему клубу. Далее, благодаря небрежности Свирского, который не сумел найти дворника, согласного смотреть за домом, двор дома имени Герцена по вечерам и ночам является филиальным отделеньем Тверского бульвара. Зимой в доме было учинено доверенным лицом Союза гр. Свирским и его помощником неслыханное безобразие — избиенье в помещеньи Союза живущей во дворе женщины с нанесением тяжелых увечий. Еще недавно, в теченье нескольких недель под самой моей дверью на кухне с разрешения Свирского и ведома Хозяйственной Комиссии, отравляя воздух зловонным тряпьем, жила сумасшедшая гражданка Диксон, находившаяся в бреду с припадками и плачем. Из коридора постоянно раздаются в непристойной форме восклицания Свирских и прислуги по поводу загрязнения уборной. Гр. Свирский во время ремонта использовал все рабочие силы и средства для ремонта своей квартиры: разделил свою комнату пополам, сделал у себя стенной шкаф, отгородил себя отдельной дверью в коридоре с деревянной прокладкой до потолка, отказавшись, по слухам, в пользу этих улучшений от установки имевшейся в наличии ванны. В остальных комнатах стены плохо выбелены и пачкают, пол поломан и в щелях. Свирский до сих пор не позаботился держать наружные двери нашей квартиры, как это водится всюду, круглые сутки закрытыми наружу, для чего требовалось бы провести в комнаты электрические звонки; он провел звонок только в свою «квартиру» из коридора. В дом постоянно забредают субъекты с улицы и происходят систематические кражи. Всякое напоминание о порядке и просьбу о тишине гр. Свирский и его семья почитают личным оскорбленьем и на первое же слово отвечают грубостью. Зимой и весной у постели тяжело больного Шепеленко, в «комендатуре», происходили непрерывные шумные сборища гостей Свирских (я говорю не о «юбилее»). Гр. Свирский, и это не может не быть известно Правленью, не пригоден не только как доверенное лицо Союза, но и не годится по своей бестактности и малокультурности даже как простой ответственный съемщик квартиры. К величайшему прискорбию моему, я явился единственным человеком в общежитии, пожелавшим во всей полноте, соответствующей назначению дома, осуществленья тишины и порядка (гр. Потапенко счастливо изолирован и по преклонному возрасту безучастен, гр. Клычков систематически отсутствует, гр. Ширяевец и Шепеленко горько жалуются, но не решаются протестовать, гр. Благой предпочитает, чтоб тишину водворял я, поскольку не шумит его жена). Означенные порядки в доме русских писателей, который должен и может быть не проходным домом, а рабоч
им домом, где каждая комната — писательский кабинет, не согласованы ни с именем Герцена, ни с обязательствами Союза перед обществом. При распределении драгоценной в Москве квартирной площади Правление Союза должно больше считаться с желаньем писателей работать для русской культуры, а также и реальной ценностью и производительностью их труда. Только исключительно из деликатности и отчасти из брезгливости я не выдвинул до сих пор моих обвинений Правленью во всей полноте. Теперь я считаю положение безнадежным, ухожу из Союза, который обнаружил полную беспомощность в распоряжении доверенным ему огромным жилищным богатством, и возвращаю Союзу комнату, которую при существующем положении можно будет использовать только для скромного и бессловесного «жильца». В заключенье возвращаю Правленью «порицанье», вынесенное мне по дошедшим до меня слухам: и ставлю ему на вид, что совершенно незаконно выносить общественное порицание, не предъявив заинтересованному лицу всех обвинений и не выслушав его объяснений, и к тому же в его отсутствие. непозволительно было расспрашивать живущих в доме не по существу моего конфликта со Свирским, а о моем «характере» и об отношениях с прочими соседями. Что же касается до угроз гр. Свирского «убить» меня, «искалечить», «разделаться», «стереть в порошок», о которых врядли упоминалось при разборе дела, то я им не придаю никакого значенья. Одновременно с этим заявленьем посылаю в Хозяйственную Комиссию заявленье об освобожденьи мною комнаты ввиду ухода из Союза. Осип Эмильевич Мандельштам. 23.03.23. Адрес: Крым, Кореиз, Гаспра, санаторий ЦеКуБу».

Комментарии

Добавить комментарий

Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.