Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошёл! ебёна мать!
Молчи ж, кума; и ты, как я, грешна,
А всякого словами разобидишь;
В чужой пизде соломинку ты видишь,
А у себя не видишь и бревна!
(“От всенощной вечор. ”)
Мы пили — и Венера с нами
Сидела, прея, за столом.
Когда ж вновь сядем вчетвером
С блядьми, вином и чубуками?
А Луиза — поцелуй,
Выбрать, так обидишь;
Так на всех и встанет хуй,
Только вас увидишь.
(“Сводня грустно за столом”)
Где наш казак иль полковой наш поп
Морочил вас, к винцу подсев поближе,
И ваших жён похваливал да ёб?
(“Рефутация г-на Беранжера”)
Как только отослать Толстого к хую.
Разлюбил он, греховодник,
Нашу матушку пизду.
Великолепный град рабов,
Казарм, борделей и дворцов,
С твоею ночью, гнойно-ясной,
С твоей холодностью ужасной
К ударам палок и кнутов.
С твоею подлой царской службой,
С твоим тщеславьем мелочным,
С твоей чиновнической жопой,
Которой славны, например,
И Калайдович, и Лакьер.
С твоей претензией — с Европой
Идти и в уровень стоять.
Будь проклят ты, ебена мать!
Я приблизился к стране,
Где не любят Гуттенберга
И находят вкус в говне.
Выпил русского настою,
Услыхал «ебёну мать»,
И пошли передо мною
Рожи русские писать.
Что же ты, блядюга,
Ночью не пришла?
Не явилась днем.
Думаешь, мы дрочим?
Нет! Других ебём!
Жизнь держи, как коня, за узду,
Посылай всех и каждого на хуй,
Чтоб тебя не послали в пизду!
Пальцы пляшут твои в полукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.
Я не знал, что любовь — зараза,
Я не знал, что любовь — чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.
Пой, мой друг. Навевай мне снова
Нашу прежнюю буйную рань.
Пусть целует она другова,
Молодая, красивая дрянь.
Ах, постой. Я ее не ругаю.
Ах, постой. Я ее не кляну.
Дай тебе про себя я сыграю
Под басовую эту струну.
Льется дней моих розовый купол.
В сердце снов золотых сума.
Много девушек я перещупал,
Много женщин в углах прижимал.
Да! есть горькая правда земли,
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.
Так чего ж мне ее ревновать.
Так чего ж мне болеть такому.
Наша жизнь — простыня да кровать.
Наша жизнь — поцелуй да в омут.
Пой же, пой! В роковом размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их на хер.
Не умру я, мой друг, никогда.
а я на них срал!
стране нужны паровозы,
нам нужен металл!
коль выполнил план,
к вашим услугам
но мы не ропщем —
Когда расступаются тучи
И с неба сияет звезда —
О члене большом и могучем
В мечтах молодая пизда.
Имеет достойный конец.
И вот уж пизду навещает
Зажатый в руке огурец!
Один — такое дело.
А та, что числится при нем,
И хоть приставлена судьбой,
Но все ж сказала гнусно:
«Я ухожу — и хуй с тобой!»
Да, хуй со мной. Но грустно.
Пушкин жжОт ваще =))
а ваще где то был разговор что матом начали говорить еще до Пушкина..
причем именно говорить а не ругаться..
я уже не помню всех подробностей когда именно но чето такое помню =))
Если не секрет, где достал такое чудо?
Например есть тема, что Пушкин любил голым бегать по дому с сковородкой;) И в принципе это все не секретно)
собаку скоро продадут на мясокомбинат
сдадут зарежут и съедят уроды
и смотрит она вдаль грустя
съедят меня! Съедят меня.
И вот настал тот день гремучий
подъехал к дому труповоз,
собака увидав глазами убёгла
и прыгнув в навоз срать начала как мамонт.
Бля засрала веся двор.
Гавном воняла тут 3 дня,
эт не собака эт урод.
Подшёл мясник и говорит-
Засрав весь двор убёгла сука,
взъебав картечью дробаши
пошёл отстреливать пит-буля,
и увидав глазами бля
по съёбам вдруг дала.
и вот я престрелил уродку.
продав купил я самогонку
бухал бухал и наконец
я заебался пить
бухал бухал и наконец
я заебался пить
и начал я в бошке мутить
раньше же был пит буль
ебал я его в жопу
и ето всё от куда!
не к проку продал его
я шкуру а теперь
Как только отослать Толстого к хую.»
Как думаете за что Пушкин так Льва Николаевича? )))))